Хижина дяди Тома
Шрифт:
– Нет. Она меня терпеть не может, потому что я негритянка. Ей лучше до жабы дотронуться. Негров никто не любит. Ну и пусть, мне все равно, – отрезала Топси и принялась насвистывать.
– Топси, бедная, да я тебя люблю! – от всего сердца сказала Ева и положила свою тонкую, прозрачную ручку ей на плечо. – Я люблю тебя, потому что ты одна, без отца, без матери, без друзей, потому что ты несчастная. Я очень больна, Топси, и мне недолго осталось жить. Как бы я хотела, чтобы ты исправилась… сделай это, хотя бы ради меня. Ведь мы с тобой скоро расстанемся.
Из
– Мисс Ева! Мисс Ева! – проговорила она. – Я буду хорошая, обещаю вам, честное слово!
Сен-Клер опустил портьеру.
– Как она напоминает мне мою мать! – сказал он.
– Не могу побороть в себе предубеждения против негров, – вздохнула мисс Офелия. – Что правда, то правда: я брезговала этой девочкой, но мне и в голову не приходило, что она об этом догадывается.
– Ребенка не проведешь, – сказал Сен-Клер. – Он всегда чувствует, как к нему относятся. Если вы питаете отвращение к детям, их благодарность не завоюешь никакими заботами, никакими милостями. Странно, но это так.
– Я ничего не могу с собой поделать, – повторила мисс Офелия. – Негры мне вообще неприятны, а эта девочка в особенности. Отвращение побороть трудно.
– А вот у Евы его нет.
– Это все ее доброта! Как бы я хотела быть такой, как наша Ева! Она многому может научить меня.
– Старшие не в первый раз получают уроки от маленьких детей, – сказал Сен-Клер.
ГЛАВА XXVI
Смерть
Обманчивый прилив сил, поддерживавший Еву последние дни, был на исходе. Все реже и реже слышались ее легкие шаги в саду, все чаще прикладывалась она на маленький диванчик у выходящего на веранду окна и подолгу не сводила с озера задумчиво-печального взгляда.
Как-то днем, лежа с открытой книжкой в руках, она услыхала на веранде сердитый голос матери:
– Это еще что за новости! Ты рвешь цветы, негодница!
И до Евы донесся звук шлепка.
– Миссис! Я для мисс Евы! – послышался голос Топси.
– Для мисс Евы! Лжешь! Очень ей нужны твои цветы, негритянское отродье! Убирайся отсюда вон!
Ева вскочила с дивана и выбежала на веранду.
– Мама, не гони ее! Дай мне этот букет!
– Ева, у тебя и так полна комната цветов.
– Чем больше, тем лучше, – сказала девочка. – Топси, поди сюда.
Топси, которая стояла, угрюмо потупившись, подошла к Еве и протянула ей свой букет. Она сделала это нерешительно и робко. Куда девались ее былая живость и смелость!
– Какой красивый! – сказала Ева.
Букет был не столько красив, сколько оригинален. Он состоял из пунцовой герани и одной белой камелии с глянцевитыми листьями; этот резкий контраст, по-видимому, и прельстил Топси.
– Ты замечательно умеешь подбирать цветы, – сказала Ева, и Топси осталась очень довольна этой похвалой. – Поставь его вон в ту вазу, она пустая. И теперь носи мне букеты
– Странная причуда! – сказала Мари. – Зачем тебе это нужно?
– Ничего, мама, ты только не сердись. Не будешь?
– Конечно, нет, милая. Делай, как хочешь. Топси, ты слышала, что тебе говорят? Смотри же не забудь!
Топси сделала реверанс и снова потупилась, а когда она повернулась к двери, Ева увидела слезинку, блеснувшую на ее черной щеке.
– Мама, я знала, что Топси хочется доставить мне удовольствие, – сказала она матери.
– Вздор! Эта девчонка только и ждет, как бы набедокурить. Ей не позволяют рвать цветы, вот она и нарвала целый букет. Но если тебе это нравится, пожалуйста.
– Мама, а мне кажется, что Топси теперь не такая, как прежде. Она старается быть хорошей.
– Ох! Сколько еще ей надо стараться, чтобы стать примерной девочкой! – с пренебрежительным смешком сказала Мари.
– Но ведь у Топси такая тяжелая жизнь!
– Уж в нашем-то доме ей не на что пожаловаться! Мало ли было возни с этой девчонкой! Да ведь ее ничем не проймешь – ни просьбами, ни уговорами. Какой была, такой и осталась.
– Мама, ты попробуй сравнить нас! Я живу среди родных, среди друзей, у меня есть всё. А Топси? Вспомни, что она вытерпела, прежде чем попала к нам!
– Не знаю… может быть. – И Мари зевнула. – Господи, какая жара!
– Мама, – сказала Ева, – я хочу подстричь покороче волосы.
– Зачем это? – спросила Мари.
– Чтобы раздать локоны друзьям, пока у меня еще есть силы. Позови тетю, пусть она принесет ножницы.
Мари кликнула мисс Офелию из соседней комнаты.
Девочка приподнялась ей навстречу, тряхнув головкой, распустила по плечам свои длинные золотистые кудри и сказала:
– Тетушка, остригите овечку!
– Что такое? – удивился Сен-Клер, входя в комнату с блюдом фруктов для дочери.
– Папа, я решила подстричь волосы, они слишком густые, мне жарко от них, а локоны подарю всем домашним.
– Осторожнее! – сказал Сен-Клер мисс Офелии. – Выстригайте так, чтобы не было заметно. Евины кудри – моя гордость.
Он стоял, нахмурив брови, сжав губы, и смотрел, как ножницы отрезали длинные пряди золотистых волос. Девочка брала их в руки, обвивала вокруг своих тонких пальцев и складывала одну за другой на колени, с тревогой поглядывая на отца.
– А теперь позовите сюда всех наших слуг, – проговорила она наконец. – Мне надо кое-что сказать им.
– Хорошо, – коротко, через силу бросил Сен-Клер.
Мисс Офелия распорядилась, чтобы желание Евы было выполнено, и вскоре все слуги собрались около ее кровати.
Ева лежала с рассыпавшимися по подушке волосами, яркий румянец пятнами выступал у нее на щеках, подчеркивая худобу этого личика и проникновенный взгляд больших синих глаз.
Слуги посматривали друг на друга, вздыхали, грустно покачивали головой. Женщины закрывали лицо передником. Первые минуты в комнате стояло молчание.