Хлеб и снег
Шрифт:
Так одна синица клевала, а другая боялась.
— Чего она боится? — спросила Таня.
— Это синиц, — ответила Алёна.
— Что?
— Синиц… Как бывает тигр и тигрица, так же — синиц и синица… Он охраняет, дед говорит.
— А… — сказала Таня, — понятно.
Синица клевала, ни на что не обращая внимания, похватает-похватает от одного кусочка, перелетает на другой. А «синиц» всё приглядывался, вертелся, нырял по веткам, как будто выискивал опасность.
Сзади подошёл старый Алёнин дед и тоже стал смотреть.
— Не клюёт, — сердито сказала Алёна, — совсем с ума сошёл!
— Вот чудилка! —
«Синиц» побоялся-побоялся и тоже стал клевать. Что синичка бросит, то он доклёвывает.
— Вот и ладно! — сказал дед.
— Конечно, хорошо! — согласилась Алёна. — Правда, Тань?
Вдруг синичка улетела. «Синиц» увидел это — надо и ему лететь. А сала жалко!.. Заторопился-заторопился сала наклеваться. Потом — скок, ф-р-р… И всё!..
— Бояки! — сказала Алёна.
— А и ты бы удрала без задних ног! — сказал дед.
— Я?!
— Если б синицей была.
И тут девочки тоже увидели: под дерево, ни снежинки не стронув с места, словно по воздуху, вышел, как выплыл, Алёнин кот Котя. Он был пушистый, а морда такая умильная, что сразу становилось ясно: синичкам лучше с ним не знакомиться.
Котя тронул когтем чёрный ствол и, задрав голову, стал смотреть, как под лёгким ветерком покачивается на ветвях белое сало.
Минутку так посмотрел — наверное, и принюхался, — потом подобрал все четыре лапы одна к другой, напружинился и длинным медленным прыжком вскочил на первый сук. Котя умел делать всё так красиво и так внимательно следил за каждым своим шагом, словно всё время выступал на сцене перед публикой. Вот и сейчас он не просто схватил сало, а сперва ударил его два раза когтистой мягкой лапкой и уж потом только, ловко подцепив, отправил в рот.
Но едва Котя легонько повёл мордой, нитка натянулась, и сало, выскользнув из его зубастой пасти, опять стало маятником болтаться под веткой. Котя очень удивился, морда у него стала глупая-глупая и растерянная. Он заторопился, как неопытный жонглёр, уронивший на сцене мячик, быстро и некрасиво схватил сало. Но тут же опять выпустил: очень уж удивительно ему было, что кто-то тянул добычу прямо изо рта. Глупый кот не мог понять, что воевал с простой ниткой!
На яблоне висело много заманчивых кубиков. Котя приноравливался к ним и так и эдак, раскачивался на самых тонких веточках, влезал чуть не на макушку, висел вниз головой. Всё напрасно! Добыча была совсем рядом и в то же время не давалась рассерженному и растерянному Коте.
В комнату вошла Алёнина мать. Посмеялась со всеми над котом и сказала:
— Собирайтесь, я картошечку пожарила.
— Сейчас, — сказала Алёна. — Котька слезет, и пойдём.
Из другой комнаты слышался перезвяк тарелок и вилок, громко пахло картошкой с луком. Алёнина мать крикнула:
— Долго он там сидеть будет?
— Сейчас, — сказала Алёна, — посидит-посидит и слезет.
— Не слезет, — возразил дед, — ему гордость не позволит.
— Ничего, позволит! — сказала Алёна. — Ещё как позволит! Не таким позволяла! А синичкиного сала ему не видать… Пусть помёрзнет задаром, а то очень важный стал, да, дед?
— Я долго буду повторять? — крикнула мама. — Дед, а ну-ка веди их сюда!
Но дед не пошёл, и Таня не пошла, и Алёна, потому что как раз в это время Котя исхитрился:
— Ах ты пострел эдакий! — закричала Алёна. — Пакостник! Ни себе, ни птицам!..
Она собралась выбежать во двор. Но дед крепко взял её за плечо.
— Нет уж, — сказал он, — нечестно будет! Раз исхитрился, победил — пусть пирует!
— Нет не пусть! — Алёна вырвалась из дедовой руки. — Пойду и прогоню!
— Да погоди уж! — сказал дед. — Видно, и без тебя обойдётся.
По двору бегал огромный вислоухий Джек. Для людей он был не страшен, но с кошками разговаривал очень коротко. Котя это знал прекрасно. Он замер, затаился на дереве. Однако Джек его сразу заметил: у собак на кошачье племя нюх особый. Он подбежал к яблоне, залаял как-то с привыванием, встал на задние лапы, а передние опёр о ствол — чуть ли сам не полез на яблоню, так ему хотелось Котьку добыть! А кот ошалело метнулся вверх по веткам, но не рассчитал, позабыл, что на макушке растут лишь хрупкие прутики. И не удержался, полетел вверх тормашками, пересчитывая боками сучья, полетел прямо в собачью пасть.
— Мамочки! — закричала Алёна.
А у Тани от страху сердце оборвалось. Но в самом почти низу Котя сумел зацепиться лапой за ветку, повис, раскачиваясь. Хвост его болтался прямо у Джековой пасти. Эта картина так и врезалась Тане в память. А ведь всё произошло за какую-то очень короткую секундочку. Потому что Котя тут же подтянулся на ветке — ловко, пружинисто, как акробат, — пробежал вверх по стволу, уселся в безопасной развилке и стал смотреть, как Джек всё ещё скачет и с лаем хватает лязгающими зубами куски морозного темнеющего воздуха.
— Ух ты! — Таня едва перевела дух. — Бедный Котька!
— Теперь он долго его не выпустит, — усмехнулся дед.
Таня удивлённо посмотрела на деда.
— Как же ты смеяться можешь?! — закричала Алёна. — Дед! Надо отогнать Джека!
— Сами разберутся, — сказал дед, глянул ещё раз в сад и пошёл есть картошку.
Девочки остались у окна.
— Он его всю ночь не отпустит! — сказала Алёна.
Хлопнула дверь. Это Алёнина мать ушла на ферму. Она была доярка.
— Идите! — крикнул дед. — Картошка-то замёрзнет.
— Дед, — сказала Алёна, — надо Котьке помочь.
— Они уже не маленькие, — ответил дед. — И кот и пёс. Сами с усами!
— С какими тебе усами? — рассердилась Алёна. — Они же звери. Мы должны их учить. И помогать!
— Нет, это людей надо учить. А их не надо. Они по своей науке сами всё знают. Вот Котька на дереве подрогнет — умней станет.
— А свалится?
— Котька? Ни боже мой! — Дед уколол вилкой картошку. — А свалится — туда ему и дорога! Значит, он по-звериному глупый. Сейчас мы его спасём, а в другой раз он ещё хуже попадётся… Нет уж, сам он должен своим звериным чутьём соображать!