Хлеб и снег
Шрифт:
Мартовская пурга
Ветреный март! Капризный март!..
Вчера был такой денёк синий — самый синий по всей весне. А сегодня всё нахмурилось, потемнело, ветер задул, снег повалил — и занялась пурга.
Деревня враз потонула в белой неразберихе. Дом напротив видно смутно — ни окон, ни дверей, а просто какой-то тёмный холм, как во сне. Сидит Таня у окна, смотрит, как ударяют в стекло, залепляют свет огромные хлопья — даже страшно. Хорошо ещё, что рамы двойные!
А снег всё сильнее, а ветер всё
Всё гуще тучи, по дому ползают сумерки — это их снегом и ветром сюда задуло. Темнеет в доме, сереет. Таня перед окном, словно в кино перед экраном. А за окном и правда как будто в кино. Такой настоящий буран, с таким настоящим могучим ветром, с такими огромными лохматыми хлопьями снега только в кино и увидишь…
Таня в Москве очень любила в кино ходить. Они в субботу всегда вставали пораньше и скорей бежали с папой на первый сеанс. А после кино медленно возвращались домой. Картины чаще всего попадались хорошие. Потому что даже и в плохих картинах всегда бывает что-нибудь хорошее.
— А помнишь? — спрашивали они друг у друга. — Помнишь?..
Они шли домой и знали, что там их уже ждёт мама с праздничным субботним завтраком. Это было очень хорошо!..
В кино, перед началом сеанса, они часто встречали одного странного мальчишку. Он обязательно находил себе какого-нибудь простака и объяснял ему, что в кино всё неправда: шпионы не настоящие, пистолеты стреляют пистонками, метели не метели, а просто вату бросают и пропеллером на неё дуют, и это всё делают летом, в жару… Такой глупый мальчишка был. Зачем он только в кино ходил?
Это, конечно, враньё, что он говорил. Для чего же буран делать летом? Вот ведь метёт настоящая метель, дует настоящий огромный ветер — всё как в кино!..
Тане вдруг очень захотелось на этот страшный жгучий мороз, в океан снега и ветра. Хоть один разок самой побывать на экране!.. Она быстро надела шапку, шарф, пальто, проверила в кармане варежки. Уже от двери вернулась, для верности ещё повязалась бабушкиным платком — страшновато! Вышла в сени, вдохнула в последний раз тёплого воздуха и решительно толкнула дверь плечом…
Сначала Таня ничего не поняла, будто по ошибке вышла не в ту дверь, не в ту погоду. Ей было совсем не холодно. Мороз не кусался, а ветер не пронизывал до костей. Он был влажный, мартовский, какой-то ручной. Вот он размахнулся и кинул Тане в лицо пригоршню тёплого мягкого снега. Таня разлепила глаза и глянула на яблони — старые опытные деревья и не думали падать. Стояли себе и насмешливо покачивали ветками… Вот тебе и настоящий буран!.. Тане вдруг стало очень обидно — обманули! Снег таял на щеках. Таня всхлипнула, сердито вытерла щёки варежкой…
Она вернулась в дом. Сняла бабушкин платок, шапку, пальто, варежки — целая гора тёплой одежды. Посмотрела в окно. Там всё ещё бесновался ненастоящий буран.
Хлеб и снег
Тане давно уже хотелось посмотреть, как озимая рожь под снегом зимует. И дед ей это ещё когда обещал!.. Но у деда всегда дела. Только заведёшь с ним об этом разговор, он сейчас же: «Некогда-некогда-некогда!» Или: «Рано-рано-рано». И чем больше дед отнекивается, тем больше Тане хочется. Ей это даже во сне снилось: как будто она отвёртывает край большого белого одеяла, а под ним спят зелёные ростки…
С дедом ничего не угадаешь! Ещё утром твердил: «Рано-рано-рано». И вдруг в тот же день после обеда Таня услышала фырчание его «газика», почти тотчас же по дому загремели дедовы сапоги. Дед громко сказал:
— Татьяна есть?
— Дома, — ответила бабушка, — пол метёт.
— Татьяна, собирайся живо-два! — крикнул дед через все стенки. — Озимые едем смотреть…
И вот они едут по размокшей апрельской дороге. Из-под колёс вырываются, словно зазевавшиеся пешеходы, тяжёлые брызги снега, воды, жидкой земли. Пробегают, отскакивают назад знакомые деревенские дома. Наконец «газик» вырывается из деревни…
В полях уже много живой чёрной земли, а снег лежит лишь кое-где большими белыми черепахами. От этого поле похоже на озеро, а клоки снега — словно льдины.
Но вот «газик» вбежал на гору и разом окунулся в прозрачный березняк, будто в подводное царство. Теперь мимо Тани пробегали сероватые, бурые, а то и совсем будто чёрные на снегу берёзовые стволы…
Тане ехать было очень хорошо. Она сидела рядом с шофёром Толиком и видела, как он ловко крутит руль и как машина послушно виляет то в одну сторону, то в другую.
Сзади сидели дед и главный агроном Илья Григорьич. Они вполголоса толковали о чём-то, часто произнося странные слова: «Мягкая пахота». Тане представлялось, что трактор взбивает землю на поле, словно крем. Она хотела спросить у деда, что же это за мягкая пахота, обернулась:
— Дед! А что это…
— Гляди-гляди! — крикнул дед и показал рукой куда-то вперёд.
Таня повернулась к ветровому стеклу. Березняк кончался, редел и сквозь него под горою были видны поля. Слева белые, а справа яркие, изумрудные.
— Постой-ка, Толя! — сказал дед.
Машина остановилась, и все вышли. В березняке стояла теплынь. Талый снег был усыпан меленькими оспинками берёзовых семян. Солнце уже клонило голову к западу…
— Вот она где наша красотища! — Дед снял шапку. Волосы у него были седые и длинные. — Молодец, Илья, озимь у тебя на славу!
Агроном стоял рядом с дедом — тоже высокий, но тонкий, не такой крепкий, как дед. Таня знала, что он недавно окончил институт, что он поэтому молодой специалист. Сейчас Илья Григорьич очень гордился своими полями и был рад, что дед его похвалил.