Хлеб и воля
Шрифт:
— «Но, в таком случае, каждый захочет иметь квартиру в двадцать комнат!» — скажут нам.
Вовсе нет! Хотя бы уже по той простой причине, что малой семье большая квартира не с руки. Чистить и топить двадцать комнат можно только, когда есть куча рабов. Но — помимо того — народ никогда не требовал невозможного. Напротив, всякий раз, когда мы видим, что делается попытка восстановить справедливость между людьми, нам приходится удивляться здравому смыслу и чувству справедливости народной массы. Слышали ли мы когда-нибудь во время революции неисполнимые требования народа? Случалось ли когда-нибудь, чтобы в Париже, во время выдержанных им осад, люди дрались из-за своей порции хлеба или дров?
Конечно, в отдельных личностях, в нашем обществе живёт предостаточное количество себялюбивых наклонностей, и мы это отлично знаем. Но мы знаем точно так же и то, что поручить квартирный вопрос какой-нибудь канцелярии было бы лучшим средством пробудить и усилить эту жадность. Тогда, действительно, все дурные страсти получили бы полный простор; все стали бы бороться за то, кому выпадет в канцелярии наибольшая доля влияния. Малейшее неравенство вызвало бы крики негодования, малейшее преимущество, отданное одному перед другим, заставило бы — и не без основания — кричать о взятках.
Но если сам народ возьмётся, сгруппировавшись по улицам, по кварталам, по округам, за переселение обитателей трущоб в слишком просторные квартиры богатых людей, мелкие неудобства или незначительные неравенства будут приниматься очень легко. К хорошим инстинктам масс обращались очень редко. Это случалось, впрочем, иногда, во время революций — когда нужно спасать тонущий корабль — и никогда ещё тот призыв не оставался тщетным: рабочий всегда отзывался на него с самоотвержением.
То же произойдёт и в будущей революции.
Несмотря на всё это, будут однако, по всей вероятности и некоторые проявления несправедливости, и избежать их невозможно. В нашем обществе есть такие люди, которых великое событие не может вывести из их эгоистической колеи. Но вопрос не в том, будут ли случаи несправедливости или нет: вопрос в том, — как уменьшить по возможности их число?
И вот на этот-то вопрос вся история, весь опыт человечества, точно также, как и вся психология общества, отвечают, что наилучшее средство, — это поручить дело самим заинтересованным лицам. Только они одни могут принять во внимание и устроить тысячи различных подробностей, неизбежно ускользающих от какой бы то ни было бюрократической регламентации. Все мы знаем, как сельские общины делят землю между тяглами. Несправедливости бывают; но что было бы, если бы этот делёж предоставлен был чиновникам? — Он просто стал бы невозможен.
К тому же речь идёт вовсе не о том, чтобы квартиры были распределены совершенно поровну. Но те мелкие неудобства, которые ещё придётся терпеть некоторым семьям, будут легко устранимы в обществе, где происходит экспроприация.
Раз только каменщики, каменотёсы и другие рабочие строительного дела будут знать, что их существование обеспечено, они с удовольствием согласятся приняться за привычную для них работу. Они переделают большие квартиры, для которых требовалась целая армия прислуги и в несколько месяцев воздвигнут дома, гораздо более здоровые чем те, которые существуют теперь. Тем же, которые устроятся не вполне удобно, анархическая община сможет сказать: «Потерпите, товарищи! Здоровые, удобные и красивые дворцы, превосходящие всё, что строили когда-нибудь капиталисты, будут скоро воздвигнуты на земле нашего свободного народа. Они будут в распоряжении тех, кто в них наиболее нуждается. Анархическая община строит не с целью получать доход; здания, которые она воздвигает для своих граждан и которые составляют
Если восставший народ экспроприирует дома и провозгласит принцип дарового жилища, общую собственность на жилые помещения и право каждой семьи на здоровую квартиру, это будет значить, что революция, приняла с самого начала коммунистический характер и вступила на такой путь, с которого её свести будет не легко. Частной собственности будет нанесён навсегда смертельный удар.
Экспроприация домов заключает, таким образом, в зародыше всю социальную революцию. От того, как она произойдёт, будет зависеть дальнейший характер событий. Или мы откроем широкий путь анархическому коммунизму, или мы застрянем ещё на полвека в государственном индивидуализме.
Легко предвидеть многочисленные возражения, которые нам станут делать одни теоретического характера, другие — чисто практические.
Так как все эти возражения будут клониться к поддержанию, во что бы то ни стало, несправедливого порядка вещей, то нам, конечно, будут возражать во имя справедливости. «Не возмутительно ли, скажут нам, что парижане захватят все хорошие дома, а крестьянам предоставят одни лачуги?» Но не будем смущаться этим: эти ярые сторонники крайней справедливости забывают, благодаря особенному, свойственному им, способу рассуждения, о той вопиющей несправедливости, защитниками которой они являются. Они забывают, что и в самом Париже рабочий, со своей семьёй, задыхается в трущобе, из окна которой ему виден дворец богача. Они забывают, что в слишком густо населённых кварталах целые поколения гибнут от недостатка воздуха и солнца, и что устранение этой несправедливости должно быть первою обязанностью Революции.
Но не будем останавливаться на этих не бескорыстных возражениях. Мы знаем, что то неравенство, которое ещё будет продолжать существовать между Парижем и деревней, — неравенство такого рода, что оно будет с каждым днём уменьшаться. Как только крестьянин перестанет быть вьючным животным фермера, фабриканта, ростовщика и Государства, деревня точно также не замедлит устроить себе более здоровые помещения, чем существующие теперь. Неужели же, для избежания временной и поправимой несправедливости мы удержим несправедливость целых веков?
Не более сильны и так называемые практические возражения.
«Вот, например», говорят нам, «какой-нибудь бедняк, которому удалось, ценою ряда лишений приобрести дом, достаточно просторный для него и для его семьи. Он вполне счастлив в нём; неужели же вы выгоните его на улицу?»
— Конечно, нет! Если его дома хватает только для помещения его семьи, пусть себе и живёт в нём на здоровье; пусть копается в своём садике! В случае надобности наши же молодцы помогут ему. Но если в его доме есть квартира, которую он сдаёт какому-нибудь жильцу, то народ скажет этому жильцу: «Вы знаете, товарищ, что вы больше ничего не должны вашему старику? Живите в своей квартире и не платите больше ничего: теперь нечего бояться, что полиция вышвырнет вас на улицу; теперь — социальная революция!»
И если хозяин дома занимает один двадцать комнат, а в том же квартале есть мать с пятью детьми, живущая в одной комнате, то народ пойдёт и посмотрит, не найдёт ли среди этих двадцати комнат несколько таких, из которых, после некоторых переделок, могла бы выйти порядочная квартирка для этой матери. Разве это не будет справедливее, чем оставить её в её трущобе, а откормленного богача — в его дворце? Этот последний скоро, впрочем, привыкнет к своему новому положению, а его жена будет даже очень рада избавиться от половины своей квартиры, когда у неё не будет больше пяти-шести служанок.