Хлеб наемника
Шрифт:
Словно бы угадав мои мысли, инспектор вздохнул и сказал:
— Ваши друзья отпущены на поруки господина ректора. Собственно, их вина лишь в том, что они пошли у вас на поводу… Да-да, господин бакалавр философии, у меня есть свидетели, что именно вы были инициатором подобного святотатства. Знаете, сударь, очень обидно, когда потомок такого знатного рода ведет себя столь… э-э недостойным образом. Или вы рассчитываете на то, что ваши родственники сумеют избавить непутевое чадо от наказания?
—
— Возможно, что и не обращались, — кивнул монах. — Только не припомните ли, сколько раз вы были на грани исключения?
— Разве? — неподдельно удивился я.
— Инспекция Великого Понтифика обязана держать вас в поле зрения. Я, разумеется, не вел учета, в скольких дуэлях вы принимали участие. А дуэли, как вы знаете, противны Господу. Счастье, что ни один из ваших соперников не был убит, а те, кого вы покалечили, не обратились с жалобой к властям. («Посмотрел бы я на того, кто осмелился бы обратиться!») А сколько стараний приложили ваши родственники, чтобы вы стали бакалавром. Вы решили, что ваш пьяный бред на самом деле приняли за защиту диссертации? (А ведь я так и думал!) И скажите, за весь год вашего пребывания в магистратуре сколько раз вы были на лекциях? («А что я там не видел?») Думаю, ваши родственники уже устали оплачивать ваши счета.
— А какое вам дело до всего этого? — не выдержал я.
— Мне? — пожал плечами инспектор. — Никакого! По крайней мере до вчерашнего дня, пока вы не разбили статую его святейшества… Ваше поведение и ваша учеба — на совести господина ректора, который закрывает на все глаза. Да что там! — всплеснул толстячок руками. — Ему выгодно иметь такого шалопая, потому что ваш отец и брат довольно щедро платят ему каждый раз, когда он сообщает о вашей очередной дуэли или об очередном бастарде… Думаю, что и последние события начались не без вашего участия…
Вот тут монашек был прав! Драка началась из-за того, что я придрался к какому-то чумазому ремесленнику. Помнится, вначале побили нас, а потом мы сбегали за подмогой… Если на улице кричат «Наших бьют!», на месте не усидит даже последний зубрила.
— Мне кажется, вы тоже не против получить что-нибудь? — усмехнулся я. — Например, вспоможение на новую сутану…
Инспектор хмыкнул и, слегка наклонив голову, направился к выходу. Уже на пороге он обернулся и сказал:
— Не знаю, господин бакалавр, будет ли в этом прок… Но вы немного посидите в этой камере, подумаете о своих поступках… Я распоряжусь, чтобы вам принесли еду и… пиво.
Тюремная пайка состоят из гороховой каши с салом, большого куска хлеба и кружки пива. Пиво было тепловатым, но — это было пиво!
После обедов, которые я позволял себе, еда выглядела скудновато. После еды потянуло
«Почудилось!» — решил я, но впечатление не проходило. Покопавшись в карманах, нашел медяк, которым побрезговали стражники, и начертил под потолком несколько линий… Мне вдруг вспомнились россказни об инспекции Великого Понтифика — о том, как невинные женщины, обутые в «гранадские» сапоги, начинали рассказывать о встречах с дьяволом, а крестьяне, которым залили кварту-другую кипятка в глотку, сознавались в прелюбодеяниях с русалками. Раньше я не особо верил в россказни. Теперь… Я вскочил и посмотрел на свои черточки. Они показали, что потолок опустился еще немного.
Не знаю, как я не сошел с ума. Потолок опустился так низко, что я мог сидеть лишь на корточках. Подвальное окно, через которое падал куцый свет, уже давно было перекрыто гранитной плитой, но мне уже не нужно было видеть потолок. Я его чувствовал!
Внезапно что-то заскрежетало, я почувствовал приток воздуха и увидел, как сбоку вспыхнул свет, обрисовавший небольшой квадрат выхода.
— Эй, студент! — окликнул меня насмешливый голос. — Ползи ко мне!
Стремительно, как только мог, я пополз на зов и выпал в тюремный коридор.
Здоровенный монах, вызволивший меня из каземата, внимательно осмотрел меня и принюхался…
— А-а… Понравилась каша? — довольно протянул тюремщик. — Ты радуйся, что его преподобие, господин инспектор — очень добрый человек.
— Я радуюсь, — недовольно хмыкнул я. — Уж я так радуюсь, что слов нет.
— Плохо радуешься, — покачал головой здоровяк. — Не понял ты своего счастья… Еще бы чуть-чуть… Потолок до самого пола опускается, а потом обратно идет… Отскребли бы то, что осталось, да собакам выбросили. Родичам бы сообщили, что господин, задержанный за пьянство, драку и оскорбление особы его святейшества, после назидательной беседы был отпущен вместе с прочими студиозами. А уж, куда он потом девался, нам неизвестно…
— А свидетели… — начал я, но прикусил язык, поняв, что друзья-приятели и пискнуть побоятся. Да и потом — будут ли мои родственники искать правду? Кто их знает, может, прилюдно они и прольют слезу, а тайком перекрестятся от счастья.
— Так что, ступай себе с миром и молись… — похлопал меня по плечу монах.
— Подожди, брат… Цезарь…
— Узнал! — довольно хмыкнул детина.
— Еще бы, — хмыкнул я. — Кто ж еще мог мне так врезать… Скажи, а зачем понадобился этот спектакль?
— Зачем? А сколько из-за тебя, урода, людей погибло? Только в городе двадцать человек! Зачем…