Хлеб
Шрифт:
…Профессор-химик, сосланный за пропаганду народничества в глухую смоленскую деревню Батищево, ввел «торговое растение» — лен. Не бог весть какая новинка для Смоленщины. Но, культура интенсивная, промышленная, ленок потребовал целой цепи преобразований, и перемены эти и стали едва ли не самым острым сюжетом писем «Из деревни» Александра Николаевича Энгельгардта. «…Вы ввели посев льна и клевера, — сейчас же потребуется множество других перемен, и если не сделать их, то предприятие не пойдет на лад. Потребуется изменить пахотные орудия и вместо сохи употреблять плуг, вместо деревянной сохи — железную, а это, в свою очередь, потребует иных лошадей, иных рабочих, иной системы хозяйства по отношению к найму рабочих и т. д.». Цитируя это место, Владимир Ильич Ленин, отмечавший замечательную трезвость взглядов Энгельгардта, его простую и прямую характеристику действительности, «его едкое высмеивание всяких попыток путем регламентации
«…новая организация хозяйства требует и от хозяина предприимчивости, знания людей и уменья обращаться с ними, знания работы и ее меры, знакомства с технической и коммерческой стороной земледелия… Различные изменения в технике земледелия неразрывно связаны друг с другом и ведут неизбежно и к преобразованию экономики».
Энгельгардтов лен — все-таки частный случай, хотя и блестяще осмысленный и описанный. А неужто такой действительно революционный сдвиг в земледелии — возможность получать не сто пудов, а сто центнеров — не потянет целую цепь перемен, не перевернет кверху тормашками какие-то представления и мерки? С другой стороны (тут закон НТР, действует он во всех отраслях), более совершенное всегда уязвимей, высокооборотистое взыскательней к тому, в чьих оно руках. Ведь и в сказках-то любой чудесный объект содержит загвоздку, условие применения, без которого его свойства оборачиваются в противную сторону.
Опрокинув давние понятия о нормах питания, о точности в сроках сева, новые хлебные сорта перевели старый чистый пар из экстенсивного приема в самые экономичные, интенсивные — во всяком случае там, где грозят засуха и вымерзание. Исчезла агротехника озимой пшеницы как единой культуры — возникла агротехника сорта, каждого сорта в отдельности. Агроному надо переучиваться, как некогда при замене винтовых самолетов реактивными переучивался летчик, желавший остаться на высоте. Загвоздкой же новых сортов — сотни раз печатно и устно открывали эту тайну авторы-селекционеры! — является одно: создавались они для хороших условий и не приспособлены к плохим. Если условия плохие, сорт проявит себя хуже, чем неприхотливые аборигенные сорта.
«Жигули» не заправляют соляркой, мирясь с дороговизной бензина. Не оспаривается право ИЛ-62 на бетон взлетного поля — надо так надо. А вот запросы конструктора сортов всерьез не принимаются. «Нельзя!» — «А-а, сойдет». — «Ну видите же — нельзя!» — «А мы еще раз — чуть по-другому». — «Вы можете понять— нельзя!» — «Это вам на делянках нельзя, а в производстве — нужно!..»
К вопросу о хороших условиях. В памятном 1972-м площадь погибших озимых составила 10,5 миллиона гектаров. Из них 5,3 миллиона были посеяны так и тогда, что всходов не дали вообще — зиме и вредить не пришлось. Еще четыре миллиона гектаров вошли в зиму в состоянии «выйдет — не выйдет», их судьба зависела от снисхождения стихий. И лишь 0,8 миллиона гектаров можно честно ставить в графу «вымерзание».
Площади чистого пара только в Федерации сокращены за последние четыре года на 4,2 миллиона гектаров. В оптимальный срок, за месяц до посева, в хозяйстве обычно бывает подготовлено под озимь не больше 65 процентов массивов. Колдовства не нужно, чтобы лишить новый сорт всего его богатырства, — достаточно посеять его по кукурузе. Или по подсолнечнику. То есть по глыбам иссушенной земли, скрывающей воздушные камеры. Или ждать уборки сахарной свеклы и сеять озимь уже вдогонку осени, на авось. В станице Вешенская «безостая-1» в посевах по кукурузе дает что ни год на полтонны ниже заурядной яровой. Пшеницы Василия Николаевича Ремесло уже кормят Подмосковье, зимуют на Алтае и в Кустанае, поднимают сборы ФРГ. Но есть зона, куда не могут проникнуть: Центральная черноземная зона. Верней, они там районированы, но урожая не повысили, не стали экономической реальностью. Пары тут практически ликвидированы — и классический чернозем засевают серыми хлебами.
Новые сорта не переносят «дикта».
— «Дикт», — объясняет свой термин Василий Николаевич Ремесло, — это когда помыкают агрономом. Превращают его в мальчика на побегушках. Когда от серьезной и сложной работы толкают его к ловле удачи, к карточной игре. Культивируется сортовой ажиотаж. Заглянул тут к нам в Мироновку знакомый хлопец из Корсунь-Шевченковского, сияет: «Привез новый сорт от Лукьяненко! «Предгорная», в Адыгее достал». — «Много ли купил?» — «Только пульман, ведь все рвут», — «Вези, — говорю ему, — на мельницу, коровам присыпка будет». Какое там — посеял! Померзла, конечно… Агронома стали ценить по тому, сколько у него сортов в испытании — десять или двадцать. Мол, будете верить госсортсети — провороните удачу. Селекционерам делить нечего. Только глубокое уважение к Павлу Пантелеймоновичу заставляло меня говорить, что «безостую» в Киевской области насаждать нельзя, это от азарта. Когда под маркой испытаний
(Я посылал Василию Николаевичу гранки своей статьи насчет этого «дикта», он согласился, но собственное словцо на бумаге его смутило. Может — «диктат»? Нет, это что-то другое. «Диктовка»? Средняя школа получается. Думали-гадали, ничего точнее не нашли. «Дикт»!)
Сортовая обстановка быстро меняется. Понадобились сорта арьергарда — для заурядных предшественников. Опрокинутая было сортами-лауреатами «местная» селекция оправилась, овладела их генофондом, учла тревожную способность кубанских пшениц «отключать» белок, если корням взять нечего, — родились завидные новинки. Степь как бы вновь открыла одесского мастера Федора Григорьевича Кириченко. Поступил вклад из Днепропетровска. На Дону сотни тысяч гектаров заняли «ростовчанка» и «донская остистая» зерноградца Ивана Григорьевича Калиненко.
Оно начиналось арьергардом, а поскольку уровень урожаев был уже задан «безостой», то и состязаться среднему поколению селекционеров пришлось с шедевром Лукьяненко. «Ростовчанку» приняли на полмиллиона гектаров не за клейковину, а за превышение в урожайности над «безостой». Тем самым и селекция второго, так сказать, призыва вступила в войну за условия, в тот же бой с «диктом».
— Сорта без паров — мертвый капитал, главное — не гектары, а высота, надежность и качество урожая, — прямо-таки формулами говорит Иван Григорьевич Калиненко. — Сальск и Зерноград вышли в последние годы за тридцать центнеров среднего сбора и стали сильное зерно давать именно потому, что возродили пары. А Песчаноокопский район не имеет паров даже для семенных участков. Пар стал не только накопителем влаги и пищи — он позволяет посеять в нужное время… Ложь, будто нельзя сокращать площади зерновых — сокращать нельзя только сбор хлеба, его надо наращивать! Один человек в обкоме, умный человек, говорит мне: «Увижу тебя — и спрятаться хочется…» Столько раз, значит, все это доказываю. А разве это мое дело? В хуторах когда-то гутарили: «Дождь да гром — не нужен и агроном». Ерунда, при этом он еще нужен! Но если доведен строгий процент под кормовые — шестнадцать, и не рыпайся, — если требуют вернуть удельный вес зерновых в пашне к уровню начала шестидесятых годов, когда за пары снимали с работы, — вот тогда действительно не нужен агроном. Счетовод нужен, учетчик, а не технолог!
Это говорит уже второе поколение создателей новых сортов (Иван Григорьевич Калиненко учился у Ф. Г. Кириченко).
Баталия из-за паров отвлекает от действительно нового.
Надо научиться сеять. Югу? Да. Природным зерновикам? Вот именно. Потому что чуткая биология сортов выявила грубейшие нарушения сроков. И не опоздания только, а торопливость, «досрочность». На больших массивах всходы гибнут только из-за того, что сеятели залезли в лето. Есть готовая земля — пускай агрегаты! Доктор наук В. К. Блажевский (Мироновский институт пшениц) показывал свои протестующие письма землякам в Винницу: в августе — передовики на севе, к апрелю — списание. Индивидуальная сортовая агротехника требует снайперской точности, учета как минимум трех факторов — биологии сорта, предшественника, удобрений. Верный расчет может сделать только агроном, не счетовод-учетчик.
Надо научиться не сеять. Здраво оценивать обстановку, признать, что почва суха, гарантий получить хорошие всходы нет, риск неоправдан — и, намеренно сохранив семена, готовиться к весне. Тогда сбереженный семфонд будет плюсом к урожаю яровых, а не минусом из него. Если на парах срок диктует календарь, тут выявлен многолетний оптимум, то на полях из-под пропашных решают условия каждой осени… Вот с этой-то позицией «дикту» смириться труднее всего. И дело не в том, сколько пядей во лбу у приверженца этого «дикта» — семь, пять или двенадцать, дело в ситуации, когда не спущенный план, а сам агроном на каждом отдельном поле определяет, сеять или нет. Выходит, самотек? Срыв осенней посевной? Принимаются меры, и колхоз, уже проводив скворцов, убрав огороды, все шлет и шлет полки своих гектаров, непоеных-некормленых, почти на верную гибель от холодов. В. К. Блажевский приводит иллюстрацию, что стоит тяга выполнить план сева любой ценой. Ананьевский колхоз «Россия», едва ли не первый по зерну в Кировоградской области, за три года поднял намолоты озимых с 33 до 45 центнеров. Победа? А валовой сбор остался прежним. Значит, площадь озимого сева убавилась? Нет, структура все та же. Просто пропадают поздние озими, их гибель и поглотила прибавку в двенадцать центнеров.