Хлеб
Шрифт:
Стоп-стоп-стоп, дайте понять. Выпустили миллион с гаком, а до этого было? Было к семидесятому году 623 тысячи. То есть вместе с прибылью семидесятых годов парк должен был перевалить за 1700 тысяч, а в наличии?
Сказано же: в наличии 741 тысяча.
А каков нормальный срок службы комбайна?
Тут понятие растяжимое. В пятидесятые годы у нас он, срок службы, составлял шестнадцать с половиной лет, до войны в МТС нормой были 17 лет, сейчас в Соединенных Штатах средний комбайновый век — 19 лет. Критерий, как видим, подвижный. Практически в колхозах-совхозах уборочная машина служит не больше семи лет. И то — сезон-другой стоит в полынях, ждет списания.
Значит, тот миллион комбайнов, что выпущен в семидесятые
Считайте как хотите. Он на списание ушел и переплавлен, тот миллион, а формулировки — вещь субъективная. Практически все десятилетие комбайновая промышленность, одолевая снабженческие, кадровые, транспортные тяготы, работала на восполнение ликвидируемой части парка. В семьдесят восьмом, скажем, году поступило от заводов 111 тысяч, а прирост у колхозов-совхозов составил семь тысяч; через год прислали сто двенадцать тысяч, а прибавилось фактически тысяч шесть.
Раз уж вспомнил о Федоре Александровиче… Впечатление такое, будто где-то гудит-ревет Курская дуга, потери с обеих сторон страшенные, и надо напрягаться Танкограду из всех мыслимых сил, сцепить зубы, но выдержать еще декаду, еще неделю, потому что — врет, гад, сломается!..
Или лучше без ассоциаций? На одной логике? Срок уборки не сокращен, а комбайновый парк никак не накопится — в чем же смысл такой мощности заводов? И откуда у села эта феноменальная проточность — сколько по одной трубе поступает, столько (или почти столько) в другую вытекает? И долго ли — вопрос целевой программы — бурлить первой трубе, чтобы наполнить бассейн?
Это теоретически, — ответит нам тот же ученый синклит, — достаточно 470 тысяч комбайнов. Но пока рабочая смена используется в поле на 45–55 процентов. Хотя пропускная способность молотилок резко выросла (в сумме по всему парку чуть не удвоилась против 1966–1970 годов), фактическая производительность комбайна к 1976–1980 годам внушительно снизилась. Чтобы было ясней: в пятидесятые годы один комбайн убирал в день хлеб с 9,3 гектара, а к восьмидесятому сполз на 6,9 га. Поэтому рекомендуемое количество комбайнов намного больше расчетного: 892 920. А поскольку процентов сорок комбайнов занято на простейшей операции — косовице в валки, поскольку пятая часть парка вообще используется только под валковые жатки и в молотьбе не участвует, то оптимумом мы считаем и от промышленности требуем не 470 тысяч, а 1050 тысяч зерноуборочных комбайнов. Вопросы остались?
Схема понятна — подход неприемлем. Это, знаете, жох-комендант может вместо одного дивана заказать два с половиной (заявку урежут), когда же речь об одной из кардинальных машин экономики… Нет, вы потрудитесь разъяснить, кому это по карману — держать чуть не шестьсот тысяч комбайнов больше нужного (пусть и теоретически)? Это трактор лишним не бывает, ибо всепогоден, не пашет — так возит, не возит — ковшом орудует, насос какой-то крутит — энергоблок! А комбайн умеет только две вещи: убирать и стоять. И стоит одиннадцать месяцев в году, хоть мотор его сделан на том же заводе, что и для трактора Т-150. Уж как дилетант ни темен, а поймет: замораживать в комбайновом резерве миллионы лошадиных сил при низкой в целом-то энерговооруженности работника есть или недомыслие, или уступка чему-то нехорошему.
Затем, что это еще за комбайны, которые только косят? Явная ошибка, нас хотят провести. Даже по частушке
Комбайн косит и молотит И солому в копны вьет,ибо он combine, комбинация жнейки, молотилки и веялки, не так ли? Производительность СК-5 «Нивы» даже в марке обозначена способностью молотить, и потому деталей к той «Ниве» двенадцать тысяч, а не один нож на двух колесах, как у жатки, верно?
Далее — что это за
Ну вот, для присказки — довольно. Вооружась умением слушать, дав слово верить своим глазам, — за дело.
Можно знать, что комбайн изобретен задолго до трактора и автомобиля, еще в 1828 году, а можно и нет. (В музее Джона Дира в Иллинойсе я видел старинные фото: комбайн движут тридцать лошадиных сил в прямом, натуральном смысле. Кучер-комбайнер правит упряжкой из шести рядов лошадей, по пятерке в каждом. Впрочем, компоновка, расположение хедера-молотилки-очистки, почти такие же, как в нашем довоенном «Коммунаре». Верней, наш первый комбайн повторил изначальную схему.)
Можно помнить, что первая в России «конная уборка на корню» построена в 1862 году — до написания «Анны Карениной», до «Братьев Карамазовых», а можно и быть не в курсе.
Но что это великая машина бережливости, что в XX веке она сберегла Земле миллиарды тонн зерна и тем помогла человечеству перевалить за четыре миллиарда одновременно живущих — ясно и ведомо всем. Что наше комбайностроение — победа первых пятилеток, что после ленинских ста тысяч тракторов именно комбайн стал символом сельского преображения, что индустриализация уборочных работ была рывком к аграрнопромышленному комплексу задолго до того, как вошла в употребление эта словесная формула, что имена Борина и Пятницы соседствуют в нашей памяти с именами Чкалова и Папанина — пока еще, слава богу, некому толковать. Темпы? В 1930 году выпущено 347 «Коммунаров», в тридцать пятом — 25 тысяч, в 1936-м — 42 тысячи машин. Наши комбайностроительные заводы, писала Большая Советская Энциклопедия в 1938 году, «по своему оборудованию и по размерам производства превосходят лучшие заводы США». Стратегически здравый курс: с самого начала зерновой комбайн приспосабливается к уборке широкого набора культур — подсолнечника, сои, семян трав и т. д., к тому же северные районы (хлеб влажнее, соломистей) получили особый вариант комбайна…
Волею войны мои ровесники без книг знают, что такое цеп. Капица — не только фамилия, но и ременное кольцо, чтобы могло крутиться било цепа. Жалею, что не могу привезти домой из причерноморских усадебных оград два-три молотильных камня — память если не о царских скифах, так о гнездюках-запорожцах наверное. Знаю сам, как работает молотилка от локомобиля, питаемого тут же промолоченной, свежей соломой. «Я тоби казав — ступай ты пид полову!» — грозил беспалый бригадир, посылая хныкающего верхового пацана под душный остюковый водопад.
За 28 рабочих осеней я стоял на мостиках (неловко же говорить — катался!) всех отечественных систем — от «Коммунара-1» до «Дона-1500», видел уборку в разных странах Евразии, комбайновое производство и молотьбу в Америке. Самостоятельно не убрал ни гектара, не знаю названий многих узлов молотилки. Не дело упрекать журналиста в техническом невежестве. Он невежа тогда, когда перевирает услышанное, тупица тогда, когда ему не говорят правды, пустозвон, если не дошел до тех концов, до каких дойти мог и был должен.