Хлебалова фореве, или Херейский эксперимент

Зинькова Светлана

– Слушай, а что бы мы, интересно, делали, если бы он неисправным оказался? – ни с того ни с сего спросил кот. – Мужика ведь в доме нет.

– Не знаю, что с ними обычно делают. В мастерскую понесла бы, наверное, или мастера бы позвала.

Хлебалова оставила в покое кота и застыла, глядя в одну точку.

– Не получается у меня с мужиками, – разоткровенничалась она, испытывая к полосатому прохвосту чувства благодарности за нежданно обретённый телевизор. Кот тоже притих.

– А по объявлению

знакомиться не пробовала? – без обычной издёвки поинтересовался он.

– Не пробовала. У нас на работе некоторые пробовали. Фигня сплошная получается, – также серьёзно ответила Матильда. – Представляешь, мне не разу в жизни мужчины не дарили цветов. Так, чтобы не на день рождения или там восьмое марта, а просто так, от большой любви: ни-ко-гда! Грустно как-то, особенно вечерами. Иногда думаю: был бы тут у меня какой-нибудь мужичок, даже плохонький. Лежал бы на диване у телевизора, и мне, глядишь, не так одиноко вечерами было бы.

Неуверенно звякнул дверной замок. Под впечатлением от разговора с котом Матильда, забыв накинуть цепочку, распахнула дверь и чуть не упала под тяжестью потерявшего опору пьяного молодого человека.

– Это ещё что такое? – риторически вопросила она, скидывая расслабленное тела на линолеум прихожей.

– Мужчина по заявкам, практически, по вызову. И не сильно плохонький. Одна ветровка только стошку баксов стоит, – не удержался от комментариев кот.

– И что мне с этим красавцем делать? Обратно на лестничную площадку выкинуть? – вконец растерялась Хлебалова.

– Ботинки за полштуки баксов на лестницу выкидывать? – офонарел кот. – Поволокли его в комнату. Проспится – разберёмся.

В комнате мужчину уложили на палас у дивана, после чего передвижение по комнате сделалось проблематичным. Молодой человек не был ни низкорослым, ни тщедушным. Пару-тройку дней назад бывшие чистыми ботинки остались в прихожей. Хлебалова, сидя на диване, рассматривала находку. Кот тоже смотрел на мужчину, расположившись возле его головы.

– Знаешь, мне кажется, у него профиль симпатичный. Ты как считаешь? – неожиданно выдал кот.

– По-моему, фас тоже ничего, – машинально ответила Хлебалова.

– Не надо про «фас». У меня это слово неприятные ассоциации вызывает, – блеснул эрудицией кот и лапкой зачем-то покачал туда-сюда голову мужчины.

– Голову не качай, – мгновенно отреагировала Матильда, – а то его ещё, не да бог, стошнит на мой палас.

– Не палас и был, – легкомысленно отмахнулся кот.

– Не голова и была, – Хлебалова занесла руку с пультом над кошачьими ушами.

– Нервные все какие-то. Пошутить нельзя, – попятился из-под пульта кот.

Присутствие даже в таком коматозном состоянии мужчины в доме как-то сразу благотворно сказалось на Матильде. Она оживилась, вроде даже похорошела, стала деятельной и энергичной.

Не находя себе дела на диване и не в силах оставаться на одном месте, Хлебалова метнулась к бабушкиному комоду, выдвинула нижний ящик и присела на корточки над его содержимым. Кот, заскучав, поплёлся на кухню к тарелочке с молоком. Когда, полакав молока и тщательно облизав усы и щёки, Василий вернулся в комнату, его глазам предстала, не побоимся этого слова, ФЕЕРИЧЕСКАЯ картина. Перед зеркалом в лодочках на низком каблуке и чёрном парике «а-ля Наталья Варлей», в платье с широким подолом и обтягивающим корсетом, замечательно подчёркивающим почти полное отсутствие у неё талии и бюста, поливалась духами «Красная Москва» радостно-оживлённая Хлебалова. И без того небольшие глаза Матильды были подведены жирными чёрными «стрелками», а губы увеличены шире естественного контура оранжевой, почему-то, помадой. Василий бочком протиснулся в комнату, не сводя с Хлебаловой широко открытых глаз с расширенными зрачками.

– Ну ты, блин, красавица, – не удержался он.

– Тёмный ты, Василий! Смотри и запоминай. Именно так выглядели реальные девчонки в шестидесятых годах.

– Ты главное сейчас, в двухтысячных, осторожненько ходи, а то проснётся наша «недвижимость», увидит хрупкую беззащитную женщину, с оранжевым гудком на пол-лица, и решит надругаться над тобой, не дай бог…

Хлебаловой второй раз за день взгрустнулось.

– Помаду я к сигнальному жилету подбирала, – рассеянно сказала она и, помолчав, добавила: – Представь, за тридцать лет ни единой попытки изнасилования. Думаешь, не обидно?

Кот не успел ничего ответить. Входная дверь с грохотом распахнулась. На пороге гостиной, как-то разом, возникли три могучие фигуры в камуфляже. Матильда и кот застыли с открытыми ртами в не самых естественных позах. Василий – с задней лапой за ухом, которое собрался, было, почесать. Хлебалова – согнутая в три погибели, с багровым от усердия лицом, пытающаяся всё ещё снять «лодочку» тридцать седьмого размера с ноги тридцать девятого.

Глаза налётчиков в прорезях масок стали вдруг какими-то растерянными. Они неловко переминались на месте и, кажется, напрочь забыли, зачем пришли. Наконец, самый смелый из них сделал шаг вперёд и хриплым от волнения голосом сказал:

– Нам бы показания счётчика снять.

– Счётчик на лестничной клетке, – автоматически ответила Матильда.

– Спасибо большое, – расшаркались визитёры, пятясь к выходу и судорожно закрывая за собой дверь.

– Ну чистый Версаль! – хмыкнула, приходя в себя, Хлебалова. – Только что масками над полом не махали, когда раскланивались!

– Странная ты всё-таки, Хлебалова! То цветы тебе подавай, то изнасилования! – как обычно не вовремя выступил с критикой кот.

Конец ознакомительного фрагмента.