Хлопок одной ладонью. Том 2
Шрифт:
Есть несколько вариантов выхода из ситуации, например одна реальность поглотит другую.
В той, чужой для нас, нашлись люди, кому предпочтительнее сохранить свою и устранить нашу. И вот они каким-то способом проникли сюда и действуют. Скорее всего - наш эксиденс с «Гневом Аллаха» этому делу поспособствовал. Генератор Маштакова «расшатал доски в заборе». Мы получили возможность выхода в «боковое время», люди из той реальности - сюда. Боковое время - это такой своеобразный шлюз, а также и нейтральная полоса…
– Откуда вы знаете?
– только и спросил Чекменев. Остальному он, к собственному удивлению, поверил. Просто потому, что выдумывать подобное
– Знающие люди подсказали. Мы же с вами кто? В вопросах устройства мироздания - едва ученики подготовительного класса. А ведь существуют и старшеклассники, и учителя, и доценты с профессорами. Встретился я с несколькими из таких. Пожалуй все-таки со старшеклассниками, но и это немало. В гимназии и кадетском корпусе от старших товарищей обычно узнаешь куда больше полезных вещей, чем от наставников, разве не так?
Чекменеву пришлось согласиться. Никакой курсовой офицер не расскажет того (причем в доступной форме), что следует знать новичку о непросто устроенной жизни в закрытом военно-учебном заведении. Не обучит десятилетиями, а то и веками складывавшимся нормам поведения и обычаям именно этого корпуса или училища.
Те слишком самоуверенные или недалекие кадеты и юнкера, вздумавшие жить «своим умом», кто руководствовался только поучениями и наставлениями педагогов, до выпуска доживали нечасто. В переносном смысле, конечно, но подчас и в буквальном, да и жизнь их была тягостной и печальной.
– На том свете встретились?
– только и спросил Чекменев.
– Сначала на этом, а на том мне просто детали и подробности разъяснили.
– Шлиман?
– При чем тут Шлиман? Симпатизирующие нашей жизни и общественному устройству люди из того мира. Которым их «посткоммунистический» мир категорически не нравится. Они готовы помочь нам всеми доступными способами, чтобы не допустить «стирания» нашей реальности в пользу худших представителей собственной. При этом и для нас, и для них «тот свет» - единственно возможная для контактов территория. Проникать сюда напрямую они по ряду причин не могут.
– И что же, они готовы пожертвовать своим миром ради нашего?
– с изрядной долей сомнения вопросил генерал.
– Видите ли, насколько мне удалось понять, о физической гибели «того» мира речь не идет. Так, как вы это вообразили. Все намного, намного сложнее. В идеале, после уничтожения тех, кто вознамерился разрушить наш мир, реальности просто разойдутся настолько, что никакой более контакт между ними будет невозможен. Даже на ментальном уровне. Впредь они снова будут существовать автономно, никак друг другу не мешая. Приблизительно, как Япония и Америка в XVIII веке. Сами же они, мои знакомые, предпочитают поселиться в Америке (то есть у нас), и чтобы никакие джонки с самурайским десантом к ним дорогу не нашли.
– Знаете, Вадим, не страдаете ли вы излишней доверчивостью? Неизвестные люди хотят решить свои проблемы с нашей помощью, за наш, скорее всего, счет. Естественно, упаковывают это весьма красиво. От века так делалось. А мы вдруг сразу должны поверить… Наивно это, и мне странно, что вы так легко поддались…
– Теперь вас, Игорь Викторович, на философию потянуло. А оно нам нужно? Вопрос ведь стоит, как хрен на бугре, предельно просто.
Эти люди, как я понял, стремятся лишь к тому, чтобы жить со своими противниками на разных территориях. Если ради этого придется повоевать со
Корректировать нынешние планы, изобретать некоторые стратегии и так далее. Короче - включаться в очередную тайную войну наряду с войной против «Черного интернационала», польских и прочих сепаратистов, всякого рода внутренних врагов, правых и левых.
Признаюсь, мне тоже очень нелегко было поверить в то, что вы сейчас услышали. Хорошо, что какая-то прививка у меня была. Когда сидишь там, где довелось побывать, беседуешь с живыми покойниками, на многие вещи начинаешь смотреть по-другому. Вот я и вообразил, что сейчас, кроме меня, осознать реальность и степень грозящей опасности способны от силы человек десять во всей России. На них и следует опереться, остальных придется использовать втемную. А ведь только нам с вами достоверно известные события, неожиданные и непонятные, если их выстроить должным порядком, примерно, как вы расписали комплекс моих «преступных деяний», создают вполне убедительную, единственно непротиворечивую картину…
– Ну-ка, ну-ка… - Вопрос начал переходить в практическую плоскость, а это всегда было для Чекмёнева предпочтительнее «бесплодных умствований», хотя и без них в его работе нельзя было обойтись. Но - в качестве вспомогательного инструмента. Тем более главное дело своей жизни он только что успешно завершил и после краткого периода чуть ли не эйфории снова начал испытывать некоторую опустошенность. Почивать на лаврах и наслаждаться ролью «делателя королей» - не для него. Если Ляхов не вводит его в заблуждение с пока непонятной целью, тут есть чем заняться.
Слушая Вадима и подавая в нужное время реплики, генерал уже запустил свой «аналитический механизм». То, о чем говорил Ляхов, само по себе не противоречило фактам. Все это имело место, причем каждое по отдельности событие и его возможные трактовки не выходили за пределы «легенды». Происходили эти события вполне спорадически, между ними не просматривалось заранее срежиссированной связи. И Маштаков, и Розенцвейг являлись как бы незаинтересованными свидетелями, или фигурантами по делу.
Сам Ляхов и его дружок Тарханов тоже, по крайней мере до последнего момента, не имели возможности организовывать таинственные и непонятные явления, другое дело, что они чересчур часто оказывались «в нужное время и в нужном месте» и вели себя слишком эффективно, да и эффектно тоже. Но проще списать это на роковое стечение обстоятельств и их личные незаурядные качества. Чекменев ведь не зря чуть не с первого дня знакомства присматривался к тому же Ляхову весьма пристально, да и Тарханова потянул вверх не просто так.
Увидел в нем исполнителя с высоким потенциалом. Как когда-то князь в нем самом.
Правда, сейчас в поведении Ляхова отмечаются очередные странности. Изменилась манера поведения, даже фразы строит не совсем так, как раньше, и вообще наличествует в нем своеобразная отчужденность. Непосредственности меньше, вместе с развязностью ощущается некая зажатостъ. Вроде как исполняет он отрепетированную, но чем-то ему неподходящую роль. Это можно объяснить и тем, что так оно и есть на самом деле, После продолжительных бесед с посланцами «иного мира» он умом (или корыстным расчетом) согласился принять на себя некую функцию, а вот душа до сих пор протестует.