Хлопок одной ладонью
Шрифт:
Вадим усадил девушку на диванчик. Сбросил пиджак, отпустил узел галстука. Отщелкнул замки плоского чемоданчика. Покопался там, достал небольшой, темного стекла пузырек, вытряхнул на ладонь две похожих на фасоль таблетки.
— Глотай!
Она послушно проглотила, и он тут же протянул ей полную до краев серебряную чарку. Ее содержимое Татьяна, не спросив, что и зачем, тоже выцедила одним махом, и только в самом конце поняла, что пьет не микстуру, а густой и очень крепкий коньяк.
— Все? Нормально? Не тошнит?
Она отрицательно помотала головой,
Ляхов сел напротив, протянул ей сигарету. И ее Татьяна послушно взяла, прикурила.
Полковник пристально смотрел ей в глаза, разминая свою.
Мне за ними наблюдать было просто интересно. Наблюдать, понимая сказанное и несказанное, даже предвосхищать то, что случится через минуту, через две.
Майя, как я отметил, пусть и искоса, больше поглядывала на меня, чем на жениха и подругу.
Понимаю. Они — знакомые и привычные, я — если не монстр, то нечто к тому близкое. Сейчас — добрый, а немного спустя?
На третьей затяжке голова у Татьяны закружилась так, что она со стоном откинулась назад с единственной мыслью, лечь, вытянуться, ни о чем больше не думать.
Вадим тут же кинулся, помог поднять с пола ноги, уложил вдоль дивана, поправил соскользнувшую при этом тонкую юбку.
Сейчас, ясное дело, он чувствовал себя только врачом и совсем немного — контрразведчиком. Телесные красоты эффектной женщины его не интересовали. Единственно, как я заметил, взглянул куда надо, убеждаясь — видимых следов насилия в поле зрения не присутствует.
Правильно. Этого и я бы не исключал.
Поймав мой взгляд, Вадим отрицательно мотнул головой, хотя я его ни о чем не спрашивал.
Мне осталось кивнуть утвердительно. Работай, мол, дальше, раз взялся.
Ляхов еще подложил девушке подушку под голову.
— Спать хочешь? — спросил Вадим странным, свистящим шепотом, который даже у меня отдался в голове звоном отдаленного гонга.
— Не спать… Мне плохо… Я умираю?
— Ерунда. Переутомилась, перепила немного. Что до этого пила?
— Шампанское… Чуть-чуть. Ах да, еще коньяк. Не твой, раньше.
— И славненько. Теперь поспать неплохо. Встанешь как новенькая…
Да, ей уже становилось лучше. Поспать, поспать…
— А где Сергей?
— Скоро приедет. Не беспокойся. Расскажи, что с тобой случилось, когда ты утром ушла из дома?
— А что случилось? — спросила девушка, пытаясь сесть.
— Лежи, лежи, рассказывай…
Врач из чужого мира, очевидно, дал ей неизвестный мне стимулятор, имеющий при том определенное гипнотическое действие.
Потому что внезапно, через минуту-другую девушка вдруг начала говорить ровным, без интонаций голосом.
Выглядело это так, будто Татьяна не вспоминает случившееся в течение этого бесконечного для нее, безумного дня, а словно синхронный переводчик, перелагает в слова то, что разматывалось перед внутренним взором, будто документальный фильм. Ею самой впервые видимый. И что случится в следующем кадре — она
«…Пятигорск. Да. Совсем немного отсутствовала, а город — как чужой. Или я теперь здесь чужая». Сразу идти домой не решилась. Надо освоиться, вспомнить себя здесь — чувства, ассоциации, память сердца.
Небрежным жестом дала понять водителю, что в его услугах больше не нуждается, медленно пошла вверх по Курортному проспекту.
Особых изменений не видела, разве что немного больше стало уличных кафе, столиков посередине аллеи и по обеим сторонам тротуара. Пусть и ноябрь уже, а совсем тепло, двадцать градусов или около того. Ощущение непонятного праздника. Лица идущих навстречу людей и сидящих с кружками пива и бокалами вина какие-то другие, не совсем те, что остались в памяти. Светлее, раскованнее, что ли, свободнее от повседневных забот? Или просто я привыкла видеть, замечать горожан глазами такой же замотанной горожанки, а сейчас себя чувствовала приезжей и видела только отдыхающих?
Дойдя до поворота к городскому парку, свернула не раздумывая, длинной аллеей вышла к тем самым качелям, где в пятом классе гимназии, наверное, а может, в шестом [149] впервые ощутила незабываемое чувство полета, космическое чувство невесомости и что-то еще, показавшееся восхитительным, что выбило меня тогда из реального времени на секунду-две, а возвращение сопровождалось неожиданным испугом.
Теперь вот вспомнилось, и тут же вспомнились необычные, на грани реальности сны.
149
Пятый класс гимназии соответствовал восьмому-девятому классу нынешней средней школы.
Я обошла площадку аттракционов, углубилась в запущенную аллею парка. Сколько шла? Не помню. Время как бы перестало существовать. И вдруг толчок под сердце. Назад! Куда?
К качелям!
Перед ними толпилось много молодых парней и девчонок. Того самого возраста. Младше пятнадцати на «большие лодки» не допускали. Поодиночке, но больше парами. И я стала в очередь. Смешно! А может, и нет. Кому до меня какое дело? Вновь нахлынуло ощущение нереальности. Не сама я решаю, кто-то подсказывает, кто-то ведет. Может быть, «Остановиться, оглянуться», вспомнился любимый роман. Но нет! Иду, будто в спину подталкивает ласковая, мягкая, но не терпящая возражений лапа.
Уперлась в калитку. Опять замялась.
— Идете, нет? — спросила со странной интонацией плотная, пятидесятилетняя тетка. Билетерша. Видно, в моем облике что-то ее смутило, повидавшую за десятки лет многое и многих. Куда там иным социальным психологам.
«Да-да», — показалось, против своей воли ответила я.
Подошла к лодке. Будет напарник или напарница? Нет. Все идут по двое. Ладно, я и сама сумею! Тогда еще, в пятнадцать лет, когда сумела раскачаться и первый страх прошел, был такой восторг!