Хлопушка с прицелом
Шрифт:
– А вот ваше паршивое кинишко, – хмыкнул Растиньяк. – Оно-то и есть форменная контра.
– О каком кинишке вы изволите говорить? – сглотнул Хучрай.
– Ну хватит дурочку-то валять! – прикрикнул на него Нусинген. – «Грязное небо» это ваше или как его там?.. Тоже мне – сначала разводит контрреволюцию, а потом как ни в чем не бывало невинной овечкой прикидывается…
– Какой овечкой? – рассердился Хучрай. – Что это вообще за тон?
– Молчал бы лучше, – усмехнулся Растиньяк. – А то сейчас
От того, что один из визитеров без предупреждения перешел с ним на «ты», Хучрай почему-то растерялся и замолк.
– Так вы одеваетесь? – поторопил его Нусинген.
– Да-да, – пробормотал Хучрай.
Режиссер раскрыл шкаф с одеждой и вынул оттуда первые попавшиеся брюки. Он стал было задумчиво стягивать с себя домашние штаны, но вдруг осекся и обернулся к визитерам:
– Извините, мне… надо переодеться.
– И что теперь – отворачиваться нам прикажешь? – гаркнул Растиньяк.
Хучрай ничего не ответил, отвернулся сам и со злостью стал высвобождаться из штанов.
21
Уже на улице у Хучрая при виде черного воронка подкосились ноги. Нусингену и Растиньяку даже пришлось поддержать его, чтобы благополучно довести до машины.
Режиссера усадили на заднее сиденье. Справа от него сел Растиньяк, слева – Нусинген.
Хучрай недоуменно уставился на бородатого водителя.
– Поехали, Семеныч, – хлопнул бородача по плечу Нусинген.
Воронок тронулся.
– Значит, мы на Лубянку? – сдавленно спросил Хучрай.
– На нее, родимую, – хмыкнул Растиньяк.
– И все-таки я… не понимаю, – вновь начал канючить Хучрай. – Вы говорите: мой фильм… мой фильм – преступление… Господи, даже подумать об этом нелепо, – невесело усмехнулся он. – Как же он может быть преступлением… он уже вышел, его много кто посмотрел… Его, в конце концов, разрешили к показу! Он прошел все инстанции!
– Вот вы нам и скажете, – произнес Нусинген, – кто именно отвечал за выпуск данной контры. Назовете все фамилии.
– Никого я не буду называть, – угрюмо парировал Хучрай.
– Будешь, – со смешком сказал Растиньяк. – И не таких раскалывали.
– Да мы и так это выясним, – махнул рукой Нусинген. – И все ответственные за эту контру лица понесут наказание, уж не сомневайтесь, гражданин режиссер.
– Могу я узнать, от кого вы получили этот приказ? – спросил Хучрай, держась за кадык. – Кто именно велел вам задержать меня?..
– Ишь какой нетерпеливый, – хмыкнул Растиньяк. – Прибудем сейчас – сам все узнаешь.
– И я смогу поговорить с ним? – спросил Хучрай. – То есть с вашим начальником.
– Поговоришь, – подтвердил Растиньяк. – Только сам же, сволочь, не обрадуешься этому разговору.
– Вы не имеете права! –
– С контрой у нас разговор короткий, – лениво пояснил Нусинген. – Вашу участь сегодня же решит «тройка».
– Какая еще «тройка»? – с ужасом посмотрел на него Хучрай.
– Ну, не прикидывайся, – протянул Растиньяк. – Сам же все знаешь. Эвон какие картины ляпаешь. Так что нечего тут перед нами скромничать, осведомленность свою прятать…
– Насколько я знаю, – сквозь зубы проговорил Хучрай, – давно прошли времена «троек» и тому подобного произвола…
– Значит, хреново знаешь, – хмыкнул Растиньяк.
– То, что старые времена могут вернуться, вам, видно, и в голову не приходило? – любезно поинтересовался у Хучрая Нусинген.
– Как они могли вернуться… – прошептал режиссер. – Сталин, что ли, воскрес?
– А вот за такие слова мы к тебе особые меры применим, – угрожающе пообещал Растиньяк.
– Да что все это значит?! – вдруг крикнул Хучрай. – Я… я Хрущеву пожалуюсь! Он с вами живо разберется…
– Сместили твоего Хруща, – небрежно ответил на это Растиньяк.
– И даже в расход уже пустили, – добавил Нусинген.
Хучрай побледнел.
– И… и кто же теперь… там? – Он показал пальцем наверх.
– Товарищ Суслов, – сообщил Нусинген. – И его первым приказом при вступлении в должность было – покарать тех, кто заметнее всех выступал против товарища Сталина… Так что вам, Хучрай, повезло. Вас мы одним из первых забрали. Одним из первых же и расстреляем.
– Этого не может быть… – схватился за голову Хучрай. – Не может быть… Не может…
Его правая рука вдруг поползла к груди. Режиссер побледнел еще больше прежнего и вдруг вскрикнул:
– Ай!
Хучрай слегка дернулся, и тотчас после этого его тело обмякло, а голова свесилась набок.
22
Студенты моментально вышли из образа.
– Товарищ Хучрай! Товарищ Хучрай! – дружно завопили они.
Режиссер не отвечал и не двигался. Приятели тормошили его с обеих сторон – сначала робко, потом все сильнее и сильнее. Это было бесполезно. Голова Хучрая по-прежнему безвольно болталась туда-сюда.
– Остановите машину! – заорал Герману Нусинген.
Герман резко надавил на тормоз и озадаченно обернулся назад:
– Что такое?
– Не видите, что ли? Ему плохо! – Растиньяк чуть не плакал.
– Ай-ай-ай, – сочувственно поцокал языком Герман. – Пожалуй, без «Скорой» не обойтись… Но давайте тогда уж довезем его до места назначения.
– Куда? На Лубянку? – ошарашенно посмотрел на него Растиньяк.
– Из роли можете уже выйти, – хохотнул Герман. – Едем на «Мосфильм».