Хлопушка с прицелом
Шрифт:
– Зачем? – возразил Жнейцер. – Я и раньше успею… До этого самого юбилея сколько еще…
– Ну, а непосредственно к юбилею еще чего-нибудь в таком духе снимешь? – усмехнулся Герман. – «Оптимистическую трагедию» там какую-нибудь…
– Да нет, – помотал головой Жнейцер. – Это мне как раз не нравится… Тем более Самсонов уже ставит… С Володиной своей, как всегда…
– Ну и что же? – неодобрительно отвечал Герман. – Я вот тоже Гортензи постоянно снимаю. Тебя и этот факт
– Нет, отчего же… – немного смутился Жнейцер.
– И потом, что значит «не нравится»? – хмуро продолжал Герман. – «Время, вперед!» тебе, что ли, нравится? Или «Воскресение» твое треклятое?
– Позволь, – начал возражать Жнейцер. – Я вообще всегда берусь только за то, что лично меня… Ой! – внезапно воскликнул режиссер. – Что это со мной?..
– Да, что с тобой? – осведомился Герман, почему-то улыбаясь.
– Плохо мне как-то. – Жнейцер схватился за живот. – Не надо было пить, наверно…
– Мне же нормально, – пожал плечами Герман.
– Видно, ты привычный… Слушай, мне правда ужасно… Все хуже становится… Надо «Скорую» вызвать…
– Не надо! – отрезал Герман. – Поздно уже.
– То есть как это? – не понял Жнейцер, бросив взгляд на наручные часы.
– Я имею в виду: тебе уже никто не поможет, дражайший Мойша, – любезно пояснил Герман.
У Жнейцера задрожали губы:
– О ч-чем это ты г-говоришь?
– А ты еще не догадался? – удивился Герман. – Я ведь тебя отравил, друг мой ситный.
– Чем?! – в ужасе воскликнул Жнейцер. Он попытался привстать, но у него не получилось.
– Крысиным ядом, – хладнокровно отвечал Герман.
– Кошмар какой! – не поверил своим ушам Жнейцер. – За что же? За что?
– Ты мой конкурент, – сознался Герман. – Только за это.
– Конкурент? В чем? В каком смысле? – ничего не понимал режиссер.
– О тебе столько пишут, – напомнил Герман. – А обо мне – ни строчки. Не будь тебя, писали бы обо мне…
– Да с чего ты взял? – прохрипел Жнейцер.
– Не знаю, может, я и заблуждаюсь, – пожал плечами Герман. – Но ведь назад уже все равно не переиграешь…
– Отравить? Меня? – все сокрушался умирающий Жнейцер. – Мне такое… и в голову никогда… прийти не могло…
– Ну, а мне вот пришло, – усмехнулся Герман. – И знаешь, ты сам меня вдохновил…
– Чего-о? – взревел Жнейцер.
– Ну как же, твоя любимая Катя Маслова тоже ведь была отравительницей. Я вдохновился этим любовно изображенным тобою светлым образом и отправился, фигурально выражаясь, по Катиным стопам…
– Маслова никого не травила, – из последних сил выдавил Жнейцер, после чего замертво рухнул лицом в стол.
– О чем это он? – недоуменно
5
– Поздравь меня, – этим же вечером рассказывал Герман Галине, – я отравил Жнейцера!
– Как? – ахнула Галина. – Ты что – серьезно?
– Ну конечно, – сказал Герман. – Небось уже завтра некролог напечатают… И после этого мы о Жнейцере не прочитаем уже никогда…
– Герман, ты шутишь? – испуганно посмотрела на него Галина. – Ну скажи, пожалуйста, что ты шутишь…
– Нет, – совершенно серьезно ответил Герман. – Я не шучу.
– Какой ужас! – прошептала Галина.
– Позволь, Галя, – нахмурился Герман, – ведь ты сама мне это посоветовала…
– Я?! – удивилась Галина.
– Ну да, вчера. Забыла, что ли?
– Герман, Герман… – простонала Галина. – Я ведь это не всерьез… Я пошутила просто!
– Да? – осекся Герман. – А мне показалось, ты говорила на полном серьезе.
– Как же ты мог так меня понять… вернее, не понять? – мотала головой Галина.
– Получается, неправильно понял, – вздохнул Герман. Но тут же снова оживился: – Хотя, знаешь, я ни о чем не жалею! Этого паразита следовало проучить, и я его проучил.
– Но что это тебе дало? – тихо спросила Галина.
– Во-первых, моральное удовлетворение, – отвечал Герман.
– А во-вторых?
– Во-вторых, у меня только что стало одним конкурентом меньше! – торжественно воскликнул Герман.
– Всего одним, – подчеркнула Галина. – Боюсь, мы с тобой этого даже не почувствуем.
– А мне кажется, почувствуем, – не согласился Герман. – Сама подумай: о чем стали бы писать эти газетчики, если бы не было Жнейцера и его дурацкого «Воскресения»? Тогда, может, и обо мне бы написали…
– Почему сразу о тебе? – возразила Галина. – Они ведь не только о Жнейцере пишут. Еще часто о Мумунине, Хучрае, Хвостоцком…
– Что ж, – Герман побарабанил пальцами по спинке кровати, – со временем можно будет и от них избавиться…
– Герман! – взмолилась Галина.
– Ну что «Герман»? Ты еще скажи, что тебе их жалко!
– Мне тебя жалко. Я не хочу, чтобы мой любимый человек оказался в тюрьме. А то и в могиле. Ведь за убийство у нас расстреливают, не правда ли?
– Да, но на меня никто не подумает, – убежденно сказал Герман.
– Откуда такая уверенность? – с сомнением посмотрела на него Галина.
– Просто потому, что не подумают! Даже возникни у кого такая мысль, он от нее отмахнется. Только скажет про себя: да нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда…