Хлопушка с прицелом
Шрифт:
– Пока живы жнейцеры? – фыркнул Герман. – Исключено!
– Живы, говоришь, – повторила Галина. – А тогда знаешь что – убей Жнейцера!
– А что, это мысль, – хмыкнул Герман, выпуская дым из обеих ноздрей. – Очень неплохо было бы прикончить этого паразита… Только вот как?..
– Отрави его, – хихикнула Галина.
– Как Катя Маслова отравила купца? – усмехнулся Герман.
– Какая Катя? – не поняла Галина.
– Ну, эта, из «Воскресения»…
– А-а, – протянула Галина. – Что ж, вот именно так его и отрави. Поступи
– Гм, – только и произнес Герман, после чего надолго задумался.
Когда Галина уснула, он встал и, не включая свет, взял с полки томик Толстого. Герман помнил, что роман «Воскресение» находится в предпоследнем томе имеющегося у него собрания, поэтому не ошибся и выбрал на ощупь нужную книгу.
Затем Герман пошел на кухню, зажег там свет, присел, закурил и стал листать книгу.
Дойдя до интересующего его места, он стал жадно читать:
«…По возвращении Смелькова из дома терпимости в гостиницу “Мавритания” вместе с проституткой Любкой сия последняя, по совету коридорного Картинкина, дала выпить Смелькову в рюмке коньяка белый порошок, полученный ею от Картинкина…»
3
Следующим вечером кинорежиссер Жнейцер, уютно устроившийся в кресле за чтением журнала «Новый мир», услышал звонок в дверь.
«Кто бы это мог быть?» – недоуменно хмыкнул про себя Жнейцер и пошел открывать.
За порогом стоял его коллега Графов.
Жнейцер невольно поморщился. К Графову он относился с тщательно скрываемым презрением.
Однако врожденная деликатность заставила Жнейцера сделать вид, что он слегка даже обрадовался нежданному гостю.
– Г-герман? – с заминкой выговорил хозяин. – Какими судьбами? Ну что ж, проходи…
Герман вошел, закрыл за собой дверь и только потом сказал:
– Привет, Мойша!
Жнейцер снова недовольно поморщился. Он не любил, когда ему напоминали о его еврействе. Тем более что он давно сменил свое первоначальное имя Моисей на Михаил. А тут вдруг этот бесцеремонный Графов зачем-то напоминает об этом. Да еще с такой фамильярностью…
Но и в этот раз Жнейцер заставил себя промолчать. «В конце концов, я ведь действительно Мойша, – подумал он. – Именно так меня звали в детстве. А Графов… как бы я к нему ни относился, все-таки коллега. А у нас, режиссеров, чрезмерно церемониться в общении друг с другом не принято…»
– Здравствуй, Герман, – с запозданием ответил Жнейцер на приветствие Графова. – Так какими, говорю, судьбами?
– А ты как думаешь? – усмехнулся Герман и зачем-то подмигнул хозяину.
Жнейцер вконец растерялся:
– Да я, право, не знаю, что и думать… Ты скажи лучше прямо…
– Ну и скажу, – вновь усмехнулся Герман. – Чего здесь темнить-то? Я всего-навсего пришел поздравить тебя с успешной картиной.
– Да что ты? Серьезно? – не поверил Жнейцер. Он впервые сталкивался с тем, что режиссер настолько радуется успеху коллеги, что даже приходит
– Еще какой! – воскликнул Герман. – Вон – во всех газетах о тебе статьи…
– Ну, это еще ни о чем не говорит… – скромно пробормотал Жнейцер.
– Говорит, говорит, – уверил Герман. – Тебя еще и на фестиваль как пить дать пошлют. В Канны и в остальные тому подобные места…
– Да ладно, – махнул рукой Жнейцер. – Ты уж, Герман, не преувеличивай…
– Может, поспорим? – предложил Герман.
Но спорить Жнейцер не стал. Он вдруг спохватился, что даже не предложил гостю сесть:
– А чего же мы стоим, не понимаю прямо… Пойдем, что ли, на кухню, чаю выпьем.
– Охотно, – обрадовался Герман.
Пока Жнейцер кипятил воду и заваривал чай, отлучившийся вымыть руки Герман вдруг вернулся с двумя бокалами, доверху наполненными чем-то темно-янтарным.
Жнейцер вновь испытал неудовольствие: «Зачем же он без спросу взял бокалы? Мог бы и меня попросить… У него совсем никаких манер. Впрочем, хорошо, что он вроде бы ничего не разбил там, в комнате. С него бы это сталось…»
– Сюрприз, – пропел тем временем Герман.
– Что это? – хмыкнул Жнейцер, кивая на содержимое бокалов.
– Коньяк! – триумфально воскликнул Герман.
– Вот как? – приподнял брови Жнейцер. – Я вообще-то не…
– Давай-давай, – поставив бокалы на стол, Герман похлопал Жнейцера по плечу. – Сегодня надо. Не каждый день из недр «Мосфильма» выходят такие махины, как твое «Воскресение»…
Жнейцер хотел было возразить, что его картина вышла уже много дней назад, но опять промолчал и послушно сел за стол.
4
Герман тоже сел и торжественно поднял свой бокал.
Жнейцер вяло откликнулся, и коллеги чокнулись.
– До дна! До дна! – настаивал Герман, глядя, как Жнейцер чуть ли не с отвращением цедит его коньяк.
Жнейцер пересилил себя и допил-таки до дна. Затем выдохнул, вытер тыльной стороной ладони губы и изможденно посмотрел на Германа.
– А ты чего же? – кивнул он на бокал Германа, заметив, что тот к коньяку даже не притронулся.
– Я – сейчас, – ответил Герман, после чего поднял свой бокал и зачем-то посмотрел его на свет.
И тут же в один миг опустошил его.
После выпивки Герман заметно повеселел, тогда как Жнейцер, наоборот, несколько поник. Он сидел недвижно и глядел на гостя осоловелыми глазами.
– А какие у тебя, Мойшенька, творческие планы? – вдруг задушевно спросил Герман.
– Да вот, – произнес Жнейцер после паузы, – Катаева думаю поставить.
– Иди ты! – присвистнул Герман. – Неужто «Цветик-семицветик»?
– Нет, – поморщился Жнейцер. – Это… как его… «Время, вперед!».
– Ясно, – хмыкнул Герман. – К пятидесятилетию Октября хочешь поспеть?