Хлорофилия
Шрифт:
– Не пытался, – зло ответил Савелий. – Мне это не надо. У меня хорошая память. Профессиональная.
– Рад за вас, – доброжелательно сообщил гость. – Только, господин Герц, не обольщайтесь. Все можно стереть.
– Догадываюсь.
– Пожалуйста, просмотрите альбомчик. Сегодня же. И сразу звоните. А насчет памяти… Я обязан вас предупредить… альбомчик этот – хитрый. Так сказать, для внутреннего пользования. Когда вы закроете последнюю страничку, у вас немного заболит голова. А через несколько часов вы начисто забудете все, что увидели.
Почти
Он нашел дилера, продававшего ему мякоть стебля. Нашел Мусу. Нашел сурового камердинера из резиденции миллионера Глыбова. Нашел пиар-агента кинозвезды Анжелины Лолобриджиды. Нашел бойфренда писательницы Маши Потс, недавно прогремевшей с мегабестселлером «Как выйти замуж за сибирского китайца». Нашел владельца популярного ночного клуба «Сома». Нашел пресс-секретаря популярного парламентария Ивана Европова. Нашел лесоторгового магната Степана Прослойко.
А на одной из последних страниц обнаружил старую любительскую фотографию доктора Смирнова.
6
– …а потом он предупредил, что все портреты сами собой сотрутся из памяти.
– Ха, – небрежно произнес Гарри Годунов, бросая альбом через плечо на заднее сиденье машины. – У тебя, может, и сотрутся. А я – высшее существо. Я на девяносто девять процентов состою из чистого марочного коньяка. На меня их гестаповские технологии не действуют. К тому же половину героев книжечки я знаю лично.
– А мне, – с обидой произнес Савелий, – ты ничего не рассказывал.
– Ха! Еще не хватало. Я, может, и дурак, но не самоубийца. Ты ведь журналист, у тебя в каждом ухе по диктофону… А куда мы едем? Да еще так быстро?
– К твоему соседу по журнальным страницам. В юбилейном номере статья про тебя стояла рядом со статьей про него. Кстати, диктофон у меня не в ухе, а в указательном пальце.
– Помню соседа, – сказал Годунов. – Бывший содержатель интерната для бездарных детей.
– Доктор Смирнов.
– И зачем он нам?
– Он старинный приятель нашего старика.
Годунов подумал и проговорил:
– Зря едем. Не найдем старика. Можно, я закурю?
Савелий проигнорировал просьбу гения и угрюмо возразил:
– Найдем или не найдем – попробовать надо. Старик – владелец ста процентов акций журнала. Я, знаешь ли, не хочу однажды проснуться и узнать, что журнал принадлежит темным личностям со второго этажа.
На лице Годунова изобразилось глубокое презрение.
– Я так и думал. Ты такой же, как все. Не хочешь найти пропавшего человека. Просто дрожишь за барахло.
Герц прибавил ход. Бортовой компьютер уже известил владельца машины о списании с его банковского счета весомой суммы – штрафа за превышение скорости, – и через четверть часа нарушителю грозил второй штраф, в три раза больше первого.
Перед выездом он трижды звонил по личному номеру Мусы, но абонент не отвечал на вызовы, и это дополнительно нервировало Савелия.
– Барахло? – переспросил он. – Заткнись, Годунов. Лучше покури, да. Только молча. Я возглавляю большое дело. А ты всего лишь гений. Человек искусства. Безответственный, грубый, инфантильный алкоголик.
Инфантильный алкоголик извлек сигареты, выпустил из кривого рта клуб дыма и изрек:
– Когда меня называют гением, у меня не хватает силы воли, чтобы возразить.
– Слушай, гений, сколько книг ты написал?
– Полторы.
– И сколько экземпляров продал?
– Ну… Почти восемь тысяч.
– За двадцать лет.
– А что?
– Это примерно четыреста книжек в год.
– Допустим.
– А журнал «Самый-Самый» выходит двенадцать раз в год тиражом в сто пятьдесят тысяч. На протяжении тридцати лет. По-твоему, это барахло?
– Типичное, – сразу ответил Годунов и с несколько глупым видом стал шарить вокруг себя в поисках кнопки, открывающей боковое окно. – Ты дурак, Герц. Не раздражай старого Гарри. Восемь тысяч моих читателей – лучшие люди. Отборные. Нестандартно мыслящие. Цвет, я извиняюсь, нации… Я чувствую каждого из них. Горжусь ими. Я с ними связан, ментально. Восемь тысяч энергетических нитей тянутся ко мне от моих читателей. Восемь тысяч мозгов помнят мои слова, и восемь тысяч ртов готовы повторить их в любой момент. А кто твои читатели, Герц? Что за существа образуют эту ужасную стотысячную толпу? Что ты о них знаешь?
– Я знаю, – сказал Савелий, – что сейчас все они с удовольствием читают твои статьи.
– Это меня и пугает, – прорычал Годунов, прикуривая вторую сигарету от первой; как все гении, он легко возбуждался. – Ждать от моих текстов удовольствия – значит оскорбить меня. Пошел ты со своими удовольствиями. Рули давай.
– Уже приехали.
– Ха. – Годунов огляделся. – Ну и дыра. Уважаю. Какой этаж?
– Тридцать девятый.
– Отлично. Твой доктор – интересный парень.
– Я тоже так считал. А теперь оказывается, что он в числе «друзей». Никогда бы не подумал… У него внешность доброго волшебника.
Постанывая и отдуваясь, Годунов по частям извлек из машины нескладное свое тело – руки-грабли, ноги-циркули, – выпрямился и изрек:
– Значит, он такой и есть. Первое впечатление – самое верное… Стой! Чувствуешь?
Савелий вздрогнул.
– Что?
– За нами наблюдают. И их много…
– Ну тебя к черту. Пойдем.
Гений запрокинул голову и мощно потянулся.
– Мое любимое ощущение! Тревога разлита в воздухе. Поздняя осень. Холодно. Сумерки. Мрачный дом. Пустынный двор. Два пижона вылезают из лакированной тачки. Вот-вот откроется какая-то тайна. Потом пижонов скорее всего расчленят… Старый Гарри будет отчаянно сопротивляться, но тщетно… Слушай, надо срочно найти кабак и выпить.