Хмара
Шрифт:
До вечера Семен просидел у Беловых. Старики встретили его по-родственному. Алексеич раздобыл к обеду бутылку самогона и целиком завладел вниманием гостя. Обсуждали результаты деятельности карательной тройки («В Знаменке 73 человека как корова языком слизала! А сколько постреляли по району — страшно подумать!»), шумно вздыхали, обмениваясь слухами о боях в Сталинграде и предгорьях Кавказа («Далеко забрался чертов немец! Когда его оттуда выкуришь?..»).
После обеда Алексеич отправился во двор под
Лида, переодевшаяся в старенький сарафан, мыла посуду, сновала по хате с тряпкой в руке, наводя порядок. Босые, полные в подъёме ноги носили ее по земляному полу со стремительной легкостью. Так же легко и ловко двигались в работе ее руки. Семен сказал с невольным восхищеньем:
— Знаешь, Лидок, первый раз вижу, что вот так можно делать домашнюю работу!..
— Как?
— С удовольствием и красиво. Честное слово, красиво! Четко, просто — как машина…
— Сравнение шофера! — фыркнула Лида и, пройдя мимо Семена, обдала его запахом разгоряченного тела и свежевыстиранной женской одежды.
Она добилась своего: Семен не спускал с нее угрюмоватых глаз. Что ж, пускай смотрит, если хочет. Она не высушенная вобла, вроде некоторых…
— Подержи Николеньку, я рубашечку примерю, — попросила она, разворачивая покупку.
Неловко, на вытянутых руках, поднял он ребенка.
— Ах, да не так! — с досадой сказала Лида и показала, как надо держать. Рука Семена нечаянно попала между Николенькой и большой прохладной грудью Лиды. Он смутился.
А она и бровью не повела, словно не заметила.
С Нюсей Лущик познакомился Никифор через Зою Приданцеву. Чернокосая, тоненькая, как девочка-подросток, с загибавшимся книзу кончиком горбатого носа, она походила на черкешенку или турчанку, а Знаменские остряки говорили, что Нюся смахивает на бабу-ягу в молодости.
Никифор узнал, что до войны она тоже училась в педтехникуме, и они быстро нашли общий язык.
— А у нас… — говорил Никифор.
— А у нас… — говорила Нюся.
Нюся Лущик оказалась приятным собеседником. Это подтверждала и Зоя Приданцева, которая с ней дружила.
В тот час, когда Семен сидел за обеденным столом в хате Беловых, Нюся Лущик, Никифор, Зоя и Петя Орлов возвращались домой с воскресного базара. Все они жили на Алексеевской конце неподалеку друг от друга. Нюся, отплевывая подсолнечную шелуху, стрекотала:
— Все равно ему жизни не будет, хоть и ушел от нее. Я Лидку знаю, ей все нипочем. А он тихоня, с виду мрачный, а так добрый… Лидка захочет — с кашей его съест. Видали, как сегодня?
Зоя смущенно помалкивала. Что Семен женат — для нее неожиданная и неприятная новость.
— Да-а, —
Парни захохотали, а девчата солидарности ради встали на защиту женского сословия. Завязался шутливый спор, который вечен и бесконечен. Спорили, пока не дошли до хаты Орлова — он жил ближе остальных.
— Приходите ко мне вечером, — пригласила Нюся. — Яблоками угощу.
— Не возражаю, — сказала Зоя.
— И мы не против, — переглянувшись с Орловым, сказал Никифор.
На том и расстались.
В сумерках Никифор шагал по Нижней улице. Шел без палочки, чуть прихрамывая — уже мог ходить так на короткие расстояния.
Вместе с Зоей ему приходилось раза три бывать у Лущик. Поэтому он уверенно открыл калитку, обогнул низкую продолговатую хату и постучался в приоткрытую дверь.
— Входи, входи, — раздалось у него за спиной; в сумерках он и не заметил Нюсю, которая хлопотала у летней стряпки в дальнем углу двора. — Там Петя скучает, иди к нему. Я зараз управлюсь.
Орлов в отглаженной полотняной рубахе навыпуск, перехваченной в талии крученым поясом с махрами, сидел в горнице в церемонной позе званого гостя и курил. Обрадованно улыбнулся Никифору:
— Хуже нет заявляться первым-сидишь как попка-дурак!
Они уселись друг против друга за шатким столом, покрытым вышитой скатертью. Орлов достал нарядный кисет — видимо, девичий подарок. Предложил:
— Закуривай.
Взаимное угощение куревом у малознакомых парней-знак дружелюбия и во всех случаях — испытанный повод для завязки разговора.
— В каких частях служил? — поинтересовался Орлов.
— 130-я дивизия, 528-й полк, — назвал Никифор первоначальное место своей службы.
— Братишка, так и я в этой дивизии был! — оживился Орлов. — Ты где в плен попал? Еще под Уманью?.. Ну, а я позже… Небось, год назад и думки не держал, что v немцев очутишься? — с неожиданной горечью спросил Орлов. Но ответа на свой вопрос он не ждал: все было и так ясно. — М-да-а, — тянул он. — Судьба, как в той паршивой песенке поется, играет человеком… Да что там человеком — армиями! Все пошло к черту на рога!.. Э-ха!
— Ты что? Растерялся? В бабью присказку о несчастной судьбе стал верить? — с внезапной резкостью сказал Никифор, уставившись на собеседника жестким взглядом широко раздвинутых глаз.
Орлов от неожиданности крякнул. Преодолев секундное замешательство, он с раздражением спросил:
— Может, ты не растерялся? Сейчас редко такие встречаются… Объясни тогда, почему немцы прошли пол-России? Почему? — почти крикнул он со страданием в голосе.
— Плохо воевали, — глухо ответил Никифор.