Хмель-злодей
Шрифт:
Жестокость и доброта, подлость и порядочность, предательство и верность — возникли в воспоминаниях, как и образы людей, которым когда-то принадлежали. И как жаль, что людей тех, давно уже не было на этом свете.
Давид смотрел на Михаила, и острая жалость пронзала его сердце. Когда-то молодцеватый, подтянутый и собранный, он стал худым и сутулым. Лицо землистого цвета, голова,
— Помнишь то ранение у Берестечко, я так и не оправился от него, — оправдывался Михаил, уловив сочувствие и жалость во взгляде Давида, — один я теперь остался, дети разъехались, кто в Москву, кто в Киев, кто в Европу Не захотели в этой глуши оставаться. Только дочка младшенькая, отрада моя здесь, Яночка жизнь свою ей отдала.
Михаил склонил голову и закрыл глаза рукою. В соседней комнате послышался шум, и в залу, где сидели мужчины, ворвалось очаровательное создание в кружевном платьице, с огромными бантами в белокурых волосах.
— Папа, папа! Ты будешь со мной сегодня играть?
— Нет, Яночка, сегодня у меня гости.
У Давида сжалось сердце, эта девочка так напоминала его жестоко убитых много лет назад сестричек Рахель и Лею.
Маленькую Яночку увела няня, а Михаил обратился к Давиду:
— Что это мы всё обо мне, да обо мне, ты о себе расскажи. Всё с самого начала.
— Когда умер князь Иеремия, я ещё воевал некоторое время, но всё больше только в стычках участвовал со своим отрядом, а как казаки с Московией договор заключили да на Польшу напали, растерялся я. Не понимал, с кем и против кого биться должен. Москвитяне-то не лучше казаков, сколько еврейских общин побили. Да и отряд мой стал разбегаться. На службу в армию Короны нас не брали, а служить магнатам польским мы не захотели. И понял я, что нет мне места на этой земле: куда не пойдёшь, где не пристанешь, везде бьют тебя и гонят. И в этот тяжёлый момент, когда я метался, не зная, что предпринять, Господь послал мне встречу с необыкновенным человеком — раввином из Праги рабби Иешуа. Он был учеником знаменитого Главного раввина
— А как здоровье Рут? — спросил Михаил.
— Слава Господу, Рут жива и здорова, на ней весь дом держится.
— А в наши места по какой надобности приехал? — поинтересовался в свою очередь Сашка.
— Я привёз важное письмо в совет раввинов Европы, от нашего совета и рукописи наших мудрецов, которые нужно здесь издать.
— Ну, с этим я тебе помогу. А ты помоги наладить торговлю вашими тканями, что на весь мир славятся.
— С этим и я тебе помочь обещаю.
Ранним утром уезжали Давид с Сашкой в Варшаву. Их провожал Михаил, на лицо его легла глубокая печаль.
— Подарок твой — Маген Давид я берегу и детям своим передам, чтобы и они берегли, как память о тебе, — Михаил обнял Давида.
— А я твой герб сохраняю, и дети мои знают, откуда он, — ответил Давид.
Сквозь пыль, заклубившуюся за каретой, пытался рассмотреть Давид высокую сутулую фигуру Михаила, зная, что не увидит его больше никогда.
И никто из них не думал, что через сотни лет Рудницкие — потомки Михаила, составят славу и гордость русского, польского и украинского народов, а потомки Давида понесут свет древнейшего учения по всему миру.
И никто из них не пожелал покоя душе того человека, который свёл их когда-то вместе, и никто не произнёс имени его.
Кровь сотен тысяч людей, преданных мучительной смерти на нём, и проклятие оставшихся в живых.