Хмельницкий.
Шрифт:
Казаки с радостью встретили море, потому что в него впадали и воды Славутича-Днепра. Но бурлящее море было безграничным и бездонным. Его не перепрыгнешь, как ручеек. Казак без чайки на море, как и без коня в походе, если не воронью в степи, то хищным рыбам на съедение достанется…
— Лето, братцы мои, вода как парное молоко! — восхищенно воскликнул Карпо, первым добравшись с разведкой к морю.
— Айда искать челны, панове казаки! — приказывал Сулима, хотя хорошо понимал, как трудно раздобыть их в чужом, опустошенном турками краю. Это не Запорожье с его столетними вербами, где каждая из них, можно
— Позволь мне, атаман, вместе с другими желающими пробиться за Дунай, к лисовчикам Стройновского! Ведь на всех челнов все равно не хватит?
Иван Сулима вздрогнул от неожиданного предложения Золотаренко.
— Что это ты вздумал, Иван! Тогда уж всем вместе пробиваться, хотя бы и к лисовчикам.
— Вместе, вместе… Как ты пробьешься с такой саранчой, как у нас?.. Лучше разделиться. Молодежь пошла бы со мной, обманем турок, собьем их с нашего следа…
И увидел, что эта мысль не испугала Сулиму, а понравилась ему. Полковник словно очнулся. Неожиданное, но и спасительное предложение!
А по болгарскому побережью Черного моря все больше и больше разносились слухи не только о поражении Аббаса и его перемирии с поляками, но и о том, что турецкая конница уже находится возле устья Дуная, направляясь в погоню за казаками.
Услышали об этом и казаки Сулимы.
— Будем же молить бога, панове товарищество, чтобы нам благополучно окунуться в эту казацкую купель, — говорили пожилые казаки, собираясь отправиться вместе с Сулимой в морской поход.
— Разве вам впервые! — подбадривал их Карпо. Он первым поддержал и Золотаренко.
Следом за Карпом, словно сговорившись, закричала и молодежь: «Согласны!» И снова казаки объединялись в сотни, курени. Сулима предложил уходящим вместе с Золотаренко выбрать самых лучших коней. Казаки делились порохом, уходящим в море отдавали лучшую одежду. Одного дня хватило, чтобы разбиться на два отряда. Сулима с грустью отметил, что большая часть казаков ушла с Золотаренко.
Вечером того же дня и распрощались. Казаки, решившие пойти с Золотаренко, сердечно провожали казаков, отправившихся с Сулимой. Последним сел в атаманскую чайку Иван Сулима.
«Отчего мне так грустно расставаться с ними?» — спрашивал он себя, вглядываясь в даль. Там, на чужом берегу, оставались его дети!
— Не задерживайтесь и вы, братья. Не забывай, Нечипорович, что тебе надо вернуть на Украину и казаков-лисовчиков, обманутых полковником Стройновским и королевскими наемниками цесаря. Непременно вернуть! Сам знаешь, украинская земля стонет в ярме. Сейчас Украине нужны свои, надежные войска! Понял?.. — уже отплыв от берега, кричал Сулима, все еще не отрывая глаз от оставшихся на берегу.
Но с берега уже доносилась походная казацкая песня. Затянули ее старшины, окружавшие подвижного Карпа Полторалиха, и тут же подхватили молодые казаки. И песня, удаляясь вместе с берегом, казалось, то плыла по спокойному морю, то терялась в густом лесу.
И кто кого провожал в далекий путь на этом болгарском берегу — трудно было определить. Казаки расходились в разные стороны, но дорога у них была одна — к победной славе, если даже придется и умереть за нее!
Гэй, гэй-эй! Була ж славаИ злэтила, як пава…КозакКазаки Золотаренко двинулись в путь. Петр Парчевич вместе с друзьями взялся проводить казаков к Дунаю. Они повели их кратчайшей дорогой, подальше от лишних глаз.
13
Стояла горячая для землепашцев пора уборки хлеба. А чигиринцы тревожно убирали усадьбы, подметали дворы, словно готовились к троице. Они вынуждены были оставить на токах необмолоченное зерно, на лугах неубранное сено, прекратить взмет зяби.
Некоторые белили стены своих хат, подмазывали завалинки желтой глиной. На главной улице перед воротами каждой усадьбы хозяева посыпали желтым песком.
Угождая старостам и жолнерам, люди забыли о том, что надо убирать перезрелую гречиху. Матери покрикивали на ребятишек, заставляя их умываться: ведь вот-вот приедет коронный гетман! Люди настороженно выглядывали из-за поветей, стогов, соломы и сена. На улицах ни одной живой души.
— Уже и по селам стали ездить. Как батюшке в церкви, ковры им под ноги стели!.. — недовольно бормотали старики.
Всадники, гонцы один за другим носились по улицам и возле усадеб. От двора к двору ходили десятские. На ропот выписанных из реестра казаков не обращали никакого внимания, будто и не слышали. Они уверенно чувствовали себя в этом пограничном казацком городе. Ведь это Чигирин, а не Каменец, не Броды!..
— Не обошла беда и наш казацкий край. Крепости на Порогах строят, жолнеров, как в покоренной стране, на постой ставят, женщин бесчестят! А наших воинов то записывают в реестры, то вычеркивают. Настоящих казаков заставляют подчиняться польским командирам — шляхтичам. Казаки… Что это за казак, если его муштруют всякие мерзкие щенки, как этот богопротивный Лащ! Тьфу ты, прости, господи!..
— Щенков, Мирон, у них хватает. А все же охрану новой Кодацкой крепости гетман и своим жолнерам не доверил! Французских наемников там оставил.
— Французы уберегут… Тут Наливайко нужен, чтобы проучить их!..
— Найдется, Мирон, и Наливайко, погоди немного. В казацком роду не перевелись еще Наливайки. А то… совсем прижали нашего брата, составляют реестры, людей закрепощают! Лейстровики аль те же польские надсмотрщики, как и Лащ. Разбой, да и только…
О таких настроениях знал и Конецпольский. Иначе незачем ему было оставлять в построенной крепости на Кодаке гарнизон из наемных французских солдат.
Подъезжая к Чигирину, коронный гетман заблаговременно послал в город поручика Скшетуского. Он поручил ему принять хлеб-соль от представителей Чигиринского староства. Въезжая в Чигирин, гетман спросил у своих приближенных: