Хмельницкий.
Шрифт:
— Терпели и еще придется терпеть. Вспомните Наливайко!
— Тогда парод еще не был готов. Да и не все казаки поддерживали Северина Наливайко. Он надеялся лишь на свои силы. А один в поле не воин, отче… — задумчиво произнес полковник.
Владыка слегка улыбнулся:
— Народ, народ. Эх, полковник! Среди нашего народа и сейчас есть такие, как Олифир Голуб и Дорошенко. Узнав о позорной смерти Бородавки, казаки только удивились, а сами поддержали Сагайдачного. Сагайдачные не перевелись еще и сейчас, их достаточно на казацком горбу. А мы все раскачиваемся. Разговорам этим не будет
Нечай опустился на скамью. «Выкуплен князем Збаражским…» — шептал он. Какое из этих сообщений страшнее, нетрудно разобраться опытному воину. Но то, что шляхте удалось привлечь на свою сторону Богдана, больно поразило Нечая. И снова он вспомнил Закиру, ее трагическую смерть. Теперь он понимает, почему она так поступила. Оставила двух сыновей, покончив с собой. Ее некому было выкупить, как Богдана, пленение которого она считала самой дорогой расплатой за свою неволю.
20
Настроение!
Настроение, точно погода, часто менялось у Богдана. Радость возвращения на родину омрачилась известием о замужестве матери. Осиротел Чигирин, вторично осиротел и он, подумал Богдан. Прощаясь с Полторалиха, он словно давал обет. Молодой казак рос совсем в иной обстановке, чем молодежь во времена детства Богдана. Полторалиха не последовал примеру отца, закрепощенного Вишневецким. У двадцатилетнего Карпа были свои взгляды на жизнь и мечты о судьбе страны. Он хотел хозяйничать на своей свободной казацкой земле. Когда же паны стали отбирать землю у крестьян, он возненавидел их еще больше и ушел казаковать. Карпо считал, что хлебопашество и казачество — едины. И без вооруженной силы, без казачества погибнет украинский народ, не быть ему сеятелем на собственной земле!
Вспомнив Карпа, Богдан подумал, что тот стал для него другом, а может, даже больше — братом! Как хорошо иметь родного брата! А Григорий? — вдруг мелькнула мысль. Так, значит, у него все-таки есть брат Григорий!..
Стась Хмелевский уговорил Богдана пойти на службу к Потоцким на один из конных заводов. Богдана особенно прельщал Каменец. Это известный украинский город, да и поближе к Днепру!
— Пожалуй, я поступаю правильно, — советовался с другом Богдан, собираясь выезжать на конный завод Потоцких. — Поскольку ты будешь служить у гетмана Конецпольского, который тоже строит дворец в Бродах, мы будем чаще видеться. А у меня, кроме тебя, сам знаешь, никого…
В первый же день службы Богдан не угодил своему хозяину Николаю Потоцкому. Он только теперь понял, что его служба, пускай и у знатного шляхтича, делает его слугой, унижает его человеческое достоинство.
— Как считаете, пан Хмельницкий, правильно ли мы поступаем с паном польным гетманом, строя крепость в Бродах? — спросил Потоцкий Богдана, показывая ему уже начатые работы.
— По-видимому, правильно, уважаемый пан полковник, — сдержанно ответил Богдан. — Хотя турки и далеко от Бродов, но
Полковник не ждал такого ответа от слуги. Но, возможно, и такой ответ удовлетворил бы Потоцкого, если бы конюший не так категорически подчеркивал, что крепость строится для защиты от турок.
— Только ли для защиты от турок строится эта крепость, пан конюший? — возразил задетый хозяин.
Богдан сразу уловил нотки раздражения в голосе Николая Потоцкого. Но иезуитское воспитание и тут помогло юноше выйти из затруднительного положения, в котором он оказался. Он тут же прикинулся весьма интересующимся военными планами хозяина:
— Конечно, государственные руководители мудро поступают, всегда помня о враге. Потому и заботятся о безопасности замка, ведут фортификационные работы. А турки, как мне кажется, предчувствуют катастрофический упадок своего могущества и становятся все агрессивнее, уважаемый пан полковник. Они коварные враги, но не самые страшные.
— Тогда самой страшной, по-видимому, будет казацкая банда! Не так ли, уважаемый пан?
— Казацкая? — удивился конюший. — Я не могу понять, пан полковник, почему это вдруг казакам взбредет в голову идти за тридевять земель испытывать прочность шляхетской крепости! А впрочем, уважаемый пан полковник… — И после паузы продолжал: — Крепости строят люди, они и разрушить их могут.
— Пан сотник является моим слугой, а не послом от этой галастры! — возмутился Потоцкий.
Он резко оборвал разговор. «Всякий конюший позволяет себе так разговаривать со мной! Тоже мне новый Жебжидовский растет…» — бормотал себе под нос, едва сдерживая возмущение.
А вечером передал через управляющего, что он не возражает против переезда Хмельницкого на службу в Каменец.
— Когда прикажете выехать туда? — спросил конюший у управляющего, словно подчеркивая этим свою служебную исполнительность.
— Хотя бы и сегодня, — недоброжелательно ответил управляющий.
— Ваше «хотя бы», пан управляющий, удивляет меня. На службе не раздумывают, а точно выполняют приказы! — улыбаясь, поучал Богдан довольно моложавого с виду управляющего.
И Богдан, не попрощавшись со своим хозяином, выехал в Каменец, получив от управляющего грамоту о назначении его конюшим в каменецкое имение Потоцких.
Должность как должность. Правда, коней в каменецком имении Потоцких было значительно больше, чем в других. Но и опытных людей здесь больше. К тому же они были ближе Богдану хотя бы уже потому, что разговаривали на его родном, украинском языке.
— Из казаков, хлопцы? — спросил Богдан при первой же встрече с ними в конюшнях.
— Если бы, уважаемый пан конюший. Крестьяне мы, согнанные шляхтичем со своей земли.
Богдан вздрогнул от такого ответа. «Согнанные шляхтичем со своей земли…» Словно скотину сгоняют людей с земли.
— Вот что, люди добрые, давайте договоримся: называть меня «уважаемым паном конюшим» будете только на работе да в присутствии хозяев, — сказал Богдан. — На службе — не в гостях у тещи. Я чигиринский казак! Только что вернулся из турецкого плена, по чину я казацкий сотник. Да и то если у меня будет такая сотня… Поняли, хлопцы?