Хочу быть как ты

Горяйнов Олег Анатольевич

– Зинаида Максимовна, – сказал он. – Тут у нас есть один учёный. Его отдельно надо поселить.

«Надеюсь, я не перегнул и он меня в пароксизме внезапно вспыхнувшей любови не назначит бригадиром…» – подумал я, получая ключ и простыни.

– Учитесь спокойно, товарищ студент.

Я чуть не ответил «Есть, разрешите идти учиться!», но вовремя удержался. Тогда бы точно попал в бригадиры. А то и в заместители начальника. По строевой подготовке.

Обошлось. Зинаида же Максимовна меня после этого инцидента почему-то полюбила не хуже чем Татьяна Ларина – своего Онегина. Чуть позже она по своей инициативе притащила мне в мою очаровательную комнату-кроху подушки попуховее, старое одеяло – на пол постелить – и банку

для воды, предварительно вымыв её с содой.

Долдонила же мне супруга с утра до вечера, что наглость города берёт. А я, дурак, не верил.

* * *

В моей комнате находилось следующее имущество: кровать, стул и письменный стол. Больше ничего в этот объём поместиться не могло. Разве что один какой-нибудь посетитель, поджав коленки. Но кому бы сдалось меня здесь посещать? На стене висело зеркальце. Я обтёр ладонью пыль и посмотрел в мутное стекло: ну что, начал я уже меняться в лучшую сторону или ещё нет? В зеркальце физиономия отражалась та же самая, что и всё последнее время. Что и не удивительно, учитывая способ времяпровождения в поезде. И то, что бухал де-факто весь вагон, а может, и весь поезд, меня ни грамма не оправдывает.

Я застелил койку, после чего достал из сумки и сложил стопкой все пять книг, что взял с собой: учебник французского языка, учебник английского языка, научный труд моего любимого шефа, который он мне трогательным словами подписал год тому назад. Подписывал он мне свою книгу в хмурый зимний денёк, будучи исполнен чувства вины, поскольку в тот день отправлял меня в командировку на Кольский полуостров, где я должен был в течение двух недель обозначать участие университетской науки в комплексном исследовании арктического морского шельфа. Как мой совестливый шеф и предполагал, до исследования дело не дошло, командировка вылилась в двухнедельную пьянку с палеонтологами на базе в Дальних Зеленцах, потом ещё неделю я не мог оттуда выбраться из-за пурги. Труд моего шефа состоял не столько из слов, сколько из формул, отчего весь год я владел его книгой платонически – то есть открыв её ровно один раз и немедленно закрыв обратно. Шеф пока не спрашивал, как мне понравилось его творение, но когда-нибудь это произойдёт, и лучше бы мне иметь для него к тому времени подходящий и компетентный ответ. Поверх труда легли пятый том Достоевского и свежекупленная книжка «Введение христианства на Руси», которую я собрался конспектировать за каким-то дьяволом.

Досужему взгляду в этой кучке не хватило бы парочки учебников, естественных для человека, готовящегося к майской сессии. Увы – я слукавил: не являлся я больше студентом вечернего вуза: как раз незадолго до отъезда подал заявление в учебную часть о том, что не буду писать диплом, и теперь ждал отчисления. Студенческий билет пока сдавать не спешил, вот он и пригодился. Ради того, чтобы жить в отдельной комнате, можно пойти на многое, не только побыть в шкуре студента. Лишь бы бравый полковник не нагрянул с проверкой, как происходит мой учебный процесс. На всякий случай поверх стопки книг я положил чистую пока тетрадку для конспектирования христианства.

Дверь приоткрылась, и без стука ввалился толстый Гарик.

– Пойдём здоровье поправим красненьким, – сказал он, осматриваясь. – До ужина ещё час. Самое время.

– Прости, брат, – ответил я. – В поезде расслабились малость, да и хватит. Здоровье теперь буду поправлять десятикилометровой пробежкой.

– Да ладно! – удивился Гарик. – От десятикилометровой пробежки здоровью один только вред!..

А ведь ещё вчера – нет, позавчера – я бы ему поверил, подумал я с горьким презрением к себе, позавчерашнему, и стал натягивать кроссовки.

* * *

Десять километров вдоль берега моря дались мне с трудом. Даже, впрочем – кому я вру – догадываюсь, их было в этот раз пока не десять. Может, восемь. Или семь. Да хоть бы и шесть. Пять – тоже красивая

цифра. Кто там их разберёт, тем более уже настали сумерки. Рулетки же у меня при себе не имелось.

Пробежав их – сколько было, столько и было – я разоблачился, залез в море и окунулся с головой в холоднющую воду, из которой с визгом выскочил обратно. Душ в лагере ещё не включили. Затем, собственно, мы сюда и приехали – чтобы всё постепенно включать. А также таскать, красить, чистить, олифить – словом, пидарасить, в переводе на древнегреческий. К счастью, уже работало электричество. Электрик прибыл двумя днями раньше, вместе с завхозом-кастеляншей.

От пляжа в море уходил дощатый пирс на бетонных сваях, длиной метров двадцать. Должно быть, летом к нему причаливали какие-нибудь прогулочные лодки или с него ныряли в море студенты и прочие отдыхающие. Сейчас же он стоял гол, сыр и скользк. Я, конечно, нырять никуда не стал – заходил окунуться с берега, потом уже залез на доски, чтобы не пачкать ноги в песке. Отжимая плавки, вдруг подумал: вот что, в контексте осуществления в себе радикальных перемен, надо ещё научиться нырять. Башкой вниз в холодную воду. И супруге это продемонстрировать, когда поедем в отпуск в Коктебель. Ей же нравятся всякие мачо. В прошлом году, когда я вернулся из экспедиции, где целый месяц с утра до вечера занимался тем, что вытравливал за борт и вытягивал обратно на палубу тяжеленную косу с сейсмодатчиками, вследствие чего накачал себе невероятные мускулы, супруга, ощупав меня по возвращении, высказала полнейшее одобрение этаким во мне переменам. А что? Меняться так меняться.

До ужина я, гордый собой и своими достижениями, успел вскипятить себе крепкого чаю.

В открытой столовой начальник лагеря выступил перед рассевшейся за столы рабсилой в количестве человек примерно двадцати с небольшой речью, разъясняющей порядки в лагере. Приехавшая рабсила состояла из двух частей: одна – работяги и сотрудники кафедр, другая – строители. По поводу строителей Гарик мне объяснили ещё в поезде: наглые, агрессивные, держатся особняком, все как один законченные алкаши.

Среди рабсилы присутствовали и две женщины, не считая третьей, уже мне знакомой, – завхоза-кастелянши Зинаиды Максимовны. Одна была бухгалтер Ксения Маратовна с шиньоном, другая – довольно молодая особа с дерзким и весёлым взглядом и уже со свитой: трое мужиков, из строителей, сидели с ней за столиком и свирепо поглядывали друг на друга и на возможных претендентов. Я предпочёл её не разглядывать и отвернулся: кто знает, что им в голову придёт, заметь они моё любопытство.

– Слушать меня всем поголовно! – начал бравый полковник своё выступление. – Чтобы не было потом глаз… вопиющих в пустыне!

Дальнейшего я не слышал, потому что, сохраняя серьёзное и внимательное выражение лица, полез в карман за записной книжкой – записать bon mot. Друг Элик Алиев коллекционирует армейские перлы, обещает когда-нибудь уехать в Израиль и там издать отдельной книжкой – подарю ему. Как-то раз я ему подарил перл от майора Холодова, сказавшего, что «овал есть круг, вписанный в квадрат с разными сторонами». Элик от восторга побежал мне за пивом. Пожалуй, сегодня я ещё раз получил шанс заработать на пиво. Или чёрт с ним, с пивом, потребую, чтобы в книге была ссылка на меня. Глядишь, прославлюсь. На весь Израиль. Хотя бы.

Как неспециалиста ни в чём, то есть бесполезного для общества экземпляра, меня определили в бригаду к дяде Ване.

На кухне хозяйничала завхоз-кастелянша Зинаида Максимовна – повара приедут только к открытию сезона. Увидев меня в очереди за хавчиком, она разулыбалась и бухнула мне в пюре не один кусок жареной печёнки, как всем, а целых три.

Путь мой из столовой к себе лежал мимо комнаты 29. Дверь была открыта, а на пороге стоял толстый Гарик.

– Зайдите, – сказал он тоном, не допускающим отказа. – Надо обсудить один вопрос.