Хочу быть в цирке дрессировщицей
Шрифт:
«Знаете, что меня всего более поразило в наружности города? Бедность… Это вовсе не та грязная, нищенская, свинская бедность которою большей частью отличаются наши уездные города, — бедность, наводящая на вас тоску и уныние и отзывающаяся черным хлебом и тараканами; эта бедность какая-то особенная, подрумяненная бедность, похожая на нищего в новом жилете и напоминающая вам отлично вычищенный сапог с дырой». Так меланхолически писал в 1862-м В. А. Слепцов в своих «Письмах об Осташкове», опубликованным в некрасовском «Современнике». Тогда здесь был театр и библиотека, извозчики читали Дюма, а кузнецы хором распевали гимны. Сегодня тоже пишут об Осташкове, как о культурном городе. Прежде всего о музыкальных летних «Селигерских
Слепцов в первом же своем «письме» жалуется, что гостиниц в городе нет. И сегодня единственная в городе гостиница «Селигер» уже три года как бездействует. Вернее, изредка действует, как удалось выяснить отнюдь не сразу. Часть номеров сдают-таки в летнее время, в «сезон», как называют здесь период от середины мая до первых чисел августа, когда на озере заканчивается навигация, — но в номерах нет горячей воды, а ресторан при гостинице давно закрыт: коммуникации пришли в полную негодность. Здесь тонкость нашего времени: эту муниципальную гостиницу власти давным-давно продали каким-то предпринимателям, те — то ли перепродали, то ли проиграли в карты, так что нынешняя ее принадлежность туманна. Этот пяти этажный барак в брежневском стиле с бетонным козырьком над широким ступенчатым крыльцом некогда кокетливо отливал голубенькой краской, подмигивал розовыми занавесками, а нынче донельзя обшарпался, весь в ржавым потеках, будто на него сверху вылили очень большой ушат помоев. Заметим, так выглядит абсолютное большинство осташковских строений за исключением разве что здания «Сбербанка».
Представьте: день клонится к ранним потемкам, вьется первая поземка, порывами налетает ветер, вы стоите перед запертой гостиницей, в которой уповали принять горячий душ, и податься вам ровным счетом некуда. Попытки вступить в контакт с местными обывателями то и дело кончаются неудачей: прохожие пугаются, норовят прянуть в сторону, но уразумев, что ты не просишь у них денег, принимаются мучительно искать ответ на твои расспросы. Более всего замечательны на их лицах отражения попыток совершить мыслительное топографическое усилие, как правило, заканчивающегося поражением. Впрочем, рано или поздно какая-то баба в драной дохе припоминает, что «есть комнаты на автовокзале».
Поземка тем временем превращается натурально в метель, мороз под двадцать, дело к пяти, и, озираясь по сторонам в поисках хоть такси, которых здесь, конечно же, не заведено, вы замечаете невероятную картину: из всех углов в валенках с галошами, телогрейках и ушанках едут по снежным мостовым служилые, верно, люди, — на велосипедах. Некоторые велосипеды оборудованы продуктовыми кошелками спереди у руля, у других к раме подвязаны какие-то жерди. Судя по тому, как одеты эти граждане, можно решить, что на днях здесь распустили средних размеров зону.
Прямо перед гостиницей — остановка автобуса, на которой столпилось уж полсотни человек. Ясно, что автобус на улицах города — редкость. Мне везет, мрачное лицо кавказской национальности соглашается подбросить меня за червонец на автостанцию. Некогда, в веселые советские времена на площади перед автовокзалом дожидалась ездоков гурьба извозчиков со своими жигулями, туда-сюда сновали автобусы местных линий, а за вокзалом чинно пыхали дизелями икарусы. Нынче все как вымерло. Площадь с торчащей посреди голой клумбы скульптурой Константина Заслонова пуста, в самом помещении обшмыганного холодного вокзала по лавкам сидят темные бабы, замотанные в платки, мужики в тулупах, закутанные дети на мешках. Ясно, что ждут они долго
При одном взгляде на расписание многое проясняется. Во многие концы района автобусы больше не ходят вовсе, и добраться теперь, скажем, до Пено, места населенного и летом туристического, — невесть как. То же и с дальним сообщением: в Москву автобусов больше нет, в областной центр Тверь — по два в день с остановками только в двух райцентрах. Это означает, что во многие деревни по трассе Осташков-Тверь попасть общественным транспортом невозможно. К тому ж, виден плакат для автомобилистов, гласящий, что в соседнем районе обвалился мост, и, если знать, что на другой берег Волги там одна-единственная дорога, можно вздрогнуть при мысли, что ждет обитателей правого берега этой зимой.
Чтобы покончить с транспортной темой скажем, что и личный автопарк в городе не богат. Правда, время от времени из метели выскакивают «волво» и «саабы», что выглядит диковато на здешнем городском фоне. Впрочем, заметим для объективности, что здесь хороши дороги, которые, правда, не чистят, но не скупясь посыпают солью с песком, в изобилии бензин, много лавок с запчастями и две азербайджанские станции автосервиса. Вот только пользоваться этими благами могут позволить себе немногие: у большинства в городе денег, как и повсюду в России, сегодня нет.
Здесь процитируем местную газету «Селигер»: «Несмотря на сложнейшее время, на отсутствие бюджетных средств на глазах преображается город… Толстым слоем асфальта на днях покрыт переулок Советский… Если с такой быстротой будет наш город хорошеть и дальше, то через несколько лет мы его просто не узнаем». Впрочем, узнать Осташков нельзя уже сегодня. И, забегая вперед, поясним, что эта правоверная интонация для местной газеты неизбежна: издание состоит на содержании мэрии.
В дальнем крыле автовокзала на втором этаже действительно удается разыскать несколько комнат для приезжих, необжитых и нетопленых и глядящих на пустые железнодорожные пути. О горячей воде здесь слыхом не слыхивали. Хозяйка в перехваченном на груди крест накрест пуховом платке лишний раз подтвердила, что иного постоя в городе нет, но, кряхтя, выкопала по моей просьбе откуда-то измусоленную брошюрку — здешний телефонный справочник. На авось я набрал-таки номер умершей гостиницы, и к моему изумлению мне ответили (позже выяснилось, что этот номер был переброшен в соседнюю коммерческую палатку заодно с одной из бывших ресторанных официанток). И тут я узнал невероятное: у гостиницы «Селигер» есть-таки филиал — на «гребной базе». На мой вопрос, как туда добраться, разочарованная хозяйка подтвердила, противореча сама себе, что действительно филиал есть где-то за Гагарина: ей явно было досадно терять постояльца. Я не стал подобно Чичикову укорять ее: мол, знала, да не сказала, — она бы подобно Селифану ответила бы: так уж получилось у нас с вами, барин, знала да не сказала…
«Гребная база» оказалась двумя деревянными оштукатуренными хоромами в конце одной из самых старых осташковских улиц — Евстафьевской, на берегу озера. Водитель старого рафика, нанятый за тот же червонец, высадил меня перед железными решетчатыми воротами, наглухо запертыми. В глубине двора светил сквозь пургу фонарь. Я нашел кнопку звонка. Из-за угла с лаем выскочили две здоровенные овчарки, за ними не сразу показался мужик в валенках, телогрейке, шапке, с рыжей бородой, но без велосипеда. Он, осведомившись о моей нужде, отпер калитку, прихватив за ошейник рвущуюся кровожадно к моим штанам серую с рыжим подпалом суку, и махнул рукой — туда, мол. В доме слева на обитой изнутри вагонкой веранде горел свет. Я постучал.