Хочу «Оскар»!

Стил Даниэла

Таня задумалась: когда же Мэган сменит гнев на милость? Последние два месяца дочка злилась на нее, и Мэган до сих пор ничуть не смягчилась. Питер был уверен, что Мэган скоро успокоится, Таня же в этом сомневалась. Мэган способна была затаить обиду надолго, и, похоже, она решила выдержать характер. Если она считала, что ее предали, то не прощала этого никому. У Мэган был свой собственный этический кодекс, а кроме того, она привыкла, что мать всегда рядом и готова решить любую проблему. Неожиданная смена привычного порядка вещей стала для Мэган настоящим шоком, и она плохо его перенесла. Молли считала, что сестра ведет себя как избалованный ребенок. Но Таня чувствовала, что Мэган прячет под внешней враждебностью свой испуг и тоску, потому и прощала поведение дочери. С точки зрения Мэган, мать их всех предала, для нее не существовало полутонов – только черное и белое. Таня была готова к тому, что не скоро вернет себе доброе отношение дочери – если это вообще когда-нибудь произойдет.

Таня говорила с Питером по мобильному

до тех пор, пока они не доехали до дома. На прощание Питер сказал, что целует Таню, пожелал спокойной ночи и отправился помогать девочкам нести их вещи. Он обещал позвонить ей с утра, а Таня собиралась позвонить позже и подробно рассказать ему, как пройдет первая встреча с продюсером. Она решила встать в половине седьмого и попросила дежурного разбудить ее. В половине второго Таня выключила свет и некоторое время лежала в темноте, пытаясь представить себе, что сейчас делают ее дети. Она была уверена, что девочки разошлись по спальням, а Питер отправился на кухню что-нибудь перекусить, прежде чем улечься спать. Тане вдруг до слез захотелось сейчас оказаться дома, рядом с мужем. Так было странно находиться в одиночестве здесь, в этой роскошной спальне бунгало номер два гостиницы «Беверли-Хиллз», в новенькой атласной ночной рубашке. Таня долго лежала без сна – ей никак не удавалось заснуть без объятий Питера. Они почти никогда не проводили ночей в разлуке, это случалось лишь тогда, когда Питер уезжал по делам фирмы. Но и тогда Таня иногда отправлялась с ним.

В конце концов к трем часам Таня уснула, так и не выключив телевизор, а в половине седьмого ее разбудил зазвонивший телефон. Спала Таня мало и чувствовала себя совершенно разбитой. Надо было побыстрее привести себя в порядок, чтобы быть в форме к моменту встречи. Встреча должна была состояться в «Поло Лаундж». Таня выбрала для этой встречи черные брюки и футболку, сандалии, а в последний момент, уже выходя из комнаты, прихватила еще джинсовую куртку. Таня оделась так, как могли одеться ее дочери, впрочем, так одевалась и она сама дома, в Россе. Интересно, а одобрили бы это ее девочки? Жаль, что она не может с ними посоветоваться. Хотя, что ей переживать, она не голливудская звезда, чтобы удивлять всех своими нарядами. Ее внешний вид вряд ли кого волнует. Ее дело – сценарий, значение имеет лишь то, насколько сценарий хорош, а Таня была уверена, что он очень даже неплох. Она положила распечатку в большую сумку от «Прада», а в последний момент надела в уши крохотные бриллиантовые сережки, которые Питер подарил ей на Рождество. Таня любила эти сережки и подумала, что в Лос-Анджелесе они будут вполне кстати, хотя в Россе она не стала бы их надевать на утреннюю деловую встречу. Войдя в зал ресторана, Таня тут же поняла, что правильно сделала, надев сережки. Без них она еще больше чувствовала бы себя провинциалкой, особенно на фоне сидящих в зале посетителей.

Ресторан был полон солидных мужчин и красивых женщин, среди них было и несколько знаменитостей. Ослепительные красавицы завтракали с подругами или небольшими компаниями. Мужчины тоже в основном сидели в обществе мужчин. Пар было немного, в основном мужчины с гораздо более молодыми спутницами. Таня заметила Шарон Осборн, завтракающую в тихом уголке с молодой женщиной. Обе были в дорогих нарядах, а на пальцах и в ушах у них поблескивали крупные бриллианты. Барбара Уолтерс сидела за столиком в компании трех мужчин. В зале главным образом были люди, имеющие отношение к индустрии развлечений. За большинством столиков явно происходили сугубо деловые встречи, и в зале отчетливо пахло деньгами и властью. «Поло Лаундж» выглядел очагом благополучия и успеха. Таня отчетливо почувствовала это и сразу ощутила себя нелепой и неуместной здесь в своем простеньком наряде. На Барбаре Уолтерс был бежевой льняной костюм от «Шанель» и жемчуга. Шарон Осборн была в черном платье с глубоким вырезом. Большинство присутствующих женщин явно претерпели косметические операции и побывали в руках лучших пластических хирургов, другие – они были в меньшинстве – могли служить рекламой коллагена и ботокса. Таня подумала, что здесь она, пожалуй, единственная, которая сохранила лицо, дарованное природой. Она снова напомнила себе, что она здесь не для того, чтобы демонстрировать себя, поэтому неважно, как выглядит. Но это все равно было обескураживающим ощущением – оказаться среди такого количества красивых, безукоризненных, холеных женщин. Таня отдавала себе отчет в том, что не в силах конкурировать с ними – не стоило даже и пытаться. Ей оставалось лишь одно: быть собой.

Таня сообщила метрдотелю, с кем она встречается, и он тут же провел ее к столику в углу. Таня узнала Дугласа Уэйна, а заметив его, узнала и Макса Блама, режиссера.

Макс и Дуглас встали, приветствуя Таню, когда она подошла к столику. Они были абсолютно не похожи друг на друга. Макс был низкорослым, полным, веселым и жизнерадостным. Ему было за шестьдесят, и за сорок лет в Голливуде он сделал блестящую карьеру. Макс был лишь немного выше Тани, и у него было лицо не то веселого монаха, не то сказочного эльфа. Он держался сердечно, дружелюбно и непринужденно. Одет он был простецки – кроссовки, джинсы и футболка. К Бламу идеально подходило определение уютный. Это был человек того типа, с которым хочется усесться рядом, взять за руку и рассказать о самом важном и сокровенном.

В

его послужном списке было пять премий Американской киноакадемии. Таня совсем растерялась, когда Блам сказал, что для него будет честью работать с ней и что ему очень нравятся работы Тани. Таня вскоре убедилась, что Блам читал все, что она печатала в «Нью-йоркере», с самого начала. Он читал большую часть ее эссе и ее сборник рассказов и пересмотрел записи большинства ее мыльных опер. Он хотел знать как можно больше о ее работе, ее тематике, ее стиле, ее умении рассчитать время, ее чувстве юмора, ее понимании драматургии. И пока что, сказал Блам, ему понравилось все, что он увидел. Он не сомневался, что Дуглас был абсолютно прав, решив доверить этот сценарий ей. На его взгляд, это было отличной идеей – обратиться к ней. Дуглас согласно кивал.

Он был мужчиной совершенно иного типа и напоминал красавца Гарри Купера – звезду Голливуда сороковых-шестидесятых годов – в зрелые годы. Из прессы Таня знала, что Уэйну пятьдесят четыре года. Он был высоким, поджарым, с худым лицом, проницательными голубыми глазами и седыми волосами. Его внешний вид можно было определить одним словом – «холодный». Глаза у него были словно сталь. У Макса были теплые карие глаза, лысая голова и борода. У Дугласа были густые седые волосы, прекрасно подстриженные, одет он был безупречно – безукоризненно отглаженные серые брюки, голубая рубашка под цвет глаз и тонкий свитер. Осторожно опустив глаза, Таня заметила и его мягкие коричневые туфли из кожи аллигатора. В Дугласе все говорило о прекрасном вкусе и деньгах, но прежде всего в глаза бросалась источаемая им сила. Всякий при одном лишь взгляде на него сразу же понял бы, что это человек значительный. У него был такой вид, словно он в состоянии купить и продать всех присутствующих в этом зале. Когда Дуглас посмотрел на Таню, у нее возникло ощущение, будто он видит ее насквозь. Она чувствовала себя куда более непринужденно, разговаривая с Максом, который прилагал все усилия, чтобы Таня почувствовала себя желанной гостьей. Дуглас же смотрел на нее так, словно разбирает ее на кусочки и складывает обратно. Ощущение было не из приятных.

– У вас очень маленькая нога.

Это было первое, что сказал Тане Дуглас, когда она села за столик. Таня понятия не имела, как он мог это увидеть – разве что каким-то образом разглядел ее ноги под столом. Ей и в голову в эту минуту не пришло, что Дуглас внимательно изучил вопросник, который по просьбе его секретаря заполнили муж и агент Тани, дабы купить ей подарки, способные ее порадовать. Он отметил ее размер ноги в списке, прежде чем для Тани были куплены халат и тапочки от «Претези». Именно Дуглас решил, что они должны быть розовыми. Дуглас Уэйн единолично принимал все окончательные решения, даже те, которые касались самых незначительных деталей и самых банальных вещей. Для Дугласа не существовало мелочей. Он одобрил и атласную ночную рубашку, и легкий халат, тоже розовые. Он распорядился подобрать для Тани что-нибудь красивое, но не сексуальное. Он знал от ее агента, что Таня замужем и у нее уже взрослые дети, а Уолт в конце концов признался Дугласу, что она едва не упустила представившуюся ей возможность ради того, чтобы остаться дома и заботиться о своих дочерях-двойняшках. Уолт упомянул, что именно ее муж Питер помог Тане принять решение, но это было нелегко. Да, это явно была не та женщина, которой можно послать сексуальную ночную рубашку. С этой женщиной следовало обращаться с уважением и тактом.

– Спасибо за чудесные подарки, – сказала Таня, оробев. Оба они, и Дуглас, и Макс, были такими влиятельными людьми, что рядом с ними Таня почувствовала себя ничтожной простушкой. – Все замечательно подошло, – добавила она, осторожно улыбнувшись.

– Рад это слышать.

Если бы это было не так, то кто-то поплатился бы головой. Но Тане необязательно было знать об этом. Глядя на Дугласа, трудно было поверить, что такой человек способен смотреть мыльные оперы. Таня скорее могла бы себе представить его тонким интеллектуалом, потребляющим более сложную пищу. Интересно, часто ли ему говорят, что он похож на Гарри Купера? Таня еще мало была знакома с ним, чтобы отпускать реплики касательно его внешности, но сходство было поразительным. Макс же все больше напоминал ей Весельчака из мультфильма «Белоснежка и семь гномов». В начале разговора Таня постоянно чувствовала, что Дуглас не спускает с нее глаз – с того самого момента, как она села за столик. У нее было такое ощущение, словно ее изучают под микроскопом – и в каком-то смысле так оно и было. Ничто не ускользало от внимательного взгляда Дугласа. И лишь когда они заговорили о сценарии, он расслабился и воодушевился.

Дуглас внезапно оживился, а когда Таня стала говорить о внесенных ею изменениях, он рассмеялся.

– Мне нравится, когда вы пишете юмористические вещи, Таня. Я всегда мог угадать, какую часть сценария моей любимой мыльной оперы писали вы. Если я начинал хохотать до колик в животе, значит, это была ваша работа.

В сценарии, над которым они сейчас работали, и в фильме, который должны были начать снимать, не было места для юмора, но Таня все-таки подпустила его кое-где, и все согласились, что это должно пойти. Таня проделала это очень уместно, чтобы добавить остроты и тепла – неизменного отличительного значка ее работы. Даже юмористические ситуации всегда задевали нужную струну, трогали зрителя и несли на себе печать Таниных личных качеств – доброту и тепло.