Хочу с тобой
Шрифт:
— Так и сделаю, — шепчу я.
— Нам нужно скопить нужную сумму к следующему лету, — говорит Варя быстро, решительно. — Чтобы тебе было на что уехать и протянуть первое время. Я сегодня нашла местечко, которое никто не обнаружит. Клянусь тебе. Мы там теперь будем прятать.
— Я боюсь, что не поступлю. Что не получится...
Весь прошлый год работала с утра до ночи, и как результат — завалила выпускные экзамены. Это не оправдание, конечно. Могла бы совмещать. Другие бы на моем месте справились. Но я... у меня не вышло.
— Поступишь, — говорит
— Мы не останемся, — поправляю я.
— Куда мне, с дитем.
— Он не всегда будет маленьким.
— Но пока будет, я работать не смогу. Я его не брошу, Марин. Я его уже люблю. Нет, мне поздно. А ты поедешь в город.
— И потом вернусь за тобой, — говорю, поглаживая сестру по руке. Ребенок толкается: я чувствую, как у Вари живот ходуном ходит. Своих бросать нельзя. Вытираю слёзы. — За тобой и за малышом твоим. Найду работу, сниму квартиру и заберу вас. Ладно у матери крыша поехала рядом с этим, —киваю на дверь, — но тебя я тут не оставлю. Даже не думай сдаваться.
Варвара улыбается и кивает.
— Не обращай на них всех внимания, — продолжаю я, имея в виду сплетников. Варе сейчас даже на рынок сходить проблема: все смотрят, спрашивают. — Дураки.
Сестра снова кивает.
— Боже, ну как я тебя брошу? — вздыхаю я. — Нельзя мне ехать.
— Ты не бросаешь! — тут же возмущается она. — Это план такой. Мы действуем по плану. Если ты не попытаешься, если останешься в этой дыре, я тебя... — Она мешкает, подбирая наказание. — Разлюблю навсегда!
— Да уж, конечно, — закатываю я глаза.
— Обещай мне. Поклянись, что ты уедешь.
— Клянусь, — сдаюсь я, зная, что она не отцепится.
Мы крепко обнимаемся и засыпаем рядышком.
Нам с сестрой давно хотелось уехать из станицы — уж сильная тут царит разруха, дедовщина и коррупция. Кто мог, ушел работать на хутор, но тот тоже не резиновый. Мы мечтали сбежать сразу, как мне восемнадцать исполнится и я школу закончу. Но беременность внесла коррективы, да и тайник наш отчим нашел, денежки себе прибрал.
Кроме того, с моими баллами на бюджет даже пытаться смысла не было. Если бы я только была поумнее... Хотя бы капельку!
— Эй, вставайте! Хватит дрыхнуть! — вырывает из сна голос отчима. За окном светает. — Не поступила никуда, будь добра работай.
— Я не поеду в те же теплицы. Там не платят! — упираюсь я, впрочем, умываться иду.
— Поедешь как миленькая. Я поговорю с Глухим. Что там за беспредел творится.
Всю субботу я работаю, вечером падаю без сил и моментально вырубаюсь. Но на следующий день поспать снова не удается. Наш отчим глубоко набожный и каждое воскресенье тащит всю семью в церковь к семи. Даже малейшее опоздание он воспринимает как неуважение.
Мы втроем, как сонные мухи, выбираемся из его машины и подходим к храму. Мой взгляд равнодушно мажет по припаркованным как попало поблизости машинам. А потом вдруг сердце сжимается. И начинает учащенно биться.
Потому что одну из них я узнаю.
Глава 10
Будит
От одного вида этой старой, повидавшей на своем веку многое машины меня швыряет в жар и холод. Слишком много мыслей, их целый муравейник! Если есть такой на участке — проще съехать, чем бороться. Упорные, деятельные насекомые. Вот и мне лучше не смотреть на Данила, не думать. А то мало ли. Попробуй потом... вытрави.
Так. Включаем мозг и постараемся им думать. Скорее всего, на внедорожнике приехал один из сыновей Кулака, а Данила поблизости нет. Он или работает, или спит. Выходной же как-никак.
Но глаза мои как-то сами собой распахиваются, спина выпрямляется, а походка легче становится. Даже хромать перестаю. В пятницу, карабкаясь на холм, я порвала босоножку и подвернула лодыжку. Поняла, что всё, больше ни шагу. А когда Данил ушел... решила, что не вернется. И я останусь в лесу одна, без связи, с больной ногой.
Рыба Данилу была важнее, он выбрал ее, потащил в машину. Но потом вернулся. Передумал? Совесть замучила? Кто ж знает?
Я стреляю глазами по сторонам — лица вокруг знакомые. Одни и те же каждую неделю. Самые прилежные прихожане, увидев нашу семью, давят улыбочки и перешептываются. Варвара кладет ладонь на живот и сжимает губы.
Мы с ней надеваем платки и заходим в храм. Здесь красиво. Самое красивое, наверное, место в станице. Но любоваться иконами не хочется.
С ног валюсь от усталости. Через час отчим разрешает Варе уйти и даже отвозит ее домой. Я же продолжаю стоять за всю семью. Смотрю в пол. Иногда в такие часы я действительно молюсь, о чём-то прошу или, напротив, делюсь сокровенным. Составляю планы на будущее, перечисляю фамилии людей, которых хочу поскорее вычеркнуть из своей жизни. Мечтаю.
Но чаще всего голова пустая.
Воскресная литургия длится не меньше трех часов, всё это время кто-то тихонько заходит или, наоборот, уходит. На передвижения грешников обращать внимание не принято — каждый молится по мере сил и возможностей. В какой-то момент я невольно оглядываюсь на очередной шум и быстро отворачиваюсь, вытаращив глаза. Потому что в нашем храме стоит он.
Данил. В чистой одежде. В компании парня, что нас с Варей тогда подвозил, и, кажется... Родиона Миронова, кулацкого сынка. Хотя могу ошибаться. Я плохо знаю хуторских, так что не уверена.
В первую секунду пугаюсь: вдруг Данил подойдет, скажет что-то о дне, что мы провели вместе? Потом улыбаюсь.
Снова становлюсь серьезной. Друзья отчима повсюду — заметят, нажалуются! Опять скандал будет, крики, угрозы, шмон. Божечки!
Но Данил не подходит. Мужчины стоят позади своей кучкой, молчат. Молятся?
Я сильнее натягиваю платок на лицо и украдкой оглядываюсь.
Кара небесная настигает мгновенно. Данил поднимает глаза. На меня прямо. И мимолетно улыбается. Одним уголком губ. Нагло, оскорбительно прямолинейно, как категорически запрещено в храме. А потом еще и подмигивает!