Хочу замуж!
Шрифт:
В вестибюле навстречу им поднялся огромный и кряжистый, словно медведь гризли, Кейн Роджерс. Сейчас он выглядел стариком, но слез в глазах не было. Чуть поодаль стояла мраморная и прекрасная статуя — Исабель Лоредо, дочь гордого Мигеля Лоредо, потомка испанских грандов, завоевывавших эту суровую землю. Она посмотрела на Лори отсутствующим взглядом — и Лори утонула в двух омутах боли и отчаяния.
Рой тихо спросил:
— Что, папа?
Лицо Кейна словно треснуло пополам — но он справился с собой и глухо выговорил:
— Его
— Где он?
— В операционной. С ним Тони Бокадеро.
— Он живой?!
— Пока… да.
Рой повернулся и кинулся в коридор, ведущий в операционный блок. Лори рванула за ним.
Они разделись донага и натянули стерильные халаты и брюки, не глядя друг на друга и не стесняясь. Сосредоточенно и тщательно мылись — как привыкли, как и нужно было…
За стеклом — залитая ярким светом операционная. Стерильное царство, вечное поле боя смерти и жизни. У приборов — бледный, осунувшийся Бен Даймон, анестезиолог-реаниматолог, умница, красавец, переехавший сюда по приглашению Лори из Бостона, где у него было шикарное место в лучшей кардиологической клинике штата.
Сестры Кэрол и Джейн Джедд, местные уроженки, ангелы-хранители, скользили, меняли пакеты с физраствором на штативах капельниц.
У стола — Тони Бокадеро и Сэмми Джоунз, уже четыре года принимавшие и лечившие маленьких уроженцев Литл-Соноры, отличные врачи, преданные друзья, профессионалы — но не хирурги!
А на столе — совсем мальчик. Тоненький, жалкий, окровавленный и такой непривычно тихий — Джои Роджерс. И босые ступни Джои вывернуты немыслимым, страшным, НЕЖИВЫМ образом…
Лори всхлипнула — и Рой тут же рявкнул на нее:
— Молчать! Доктор Флоу, извольте держать себя в руках! Вы готовы к операции? Тогда вперед.
Они вошли, стремительные и беспощадные ангелы жизни, в своих зеленых хирургических халатах и шапочках, одинаково целеустремленные и бесстрастные. Встали к столу.
Тони монотонно и быстро выговаривал слова анамнеза:
— Открытый перелом шейки правого бедра, открытый раздробленный перелом лучевой кости правого предплечья, разрыв мягких тканей, кровоизлияние в брюшную полость, ушиб печени с последующим кровоизлиянием, разрыв селезенки…
Человек — одно из самых хрупких и беззащитных созданий на земле.
Хитиновый панцирь жука защищает его от громадного давления.
Мышь, упавшая с шестого этажа, отделывается легким испугом.
Лиса отгрызает лапу, попавшую в капкан, и зализывает рану, чтобы уже через пару дней снова начать охотиться.
Страшные резаные раны от клыков соперника заживают на пуме в течение недели.
Неоперившийся птенец сороки выживает на голой земле, если мать и отец находятся неподалеку и
И только человек, давно забывший, как правильно пользоваться своим телом, беззащитен и уязвим.
Крошечный кусочек железа, вылетевший из дула пистолета, превращает его внутренности в кровавую кашу, а придуманная и сконструированная им самим машина способна в доли секунды превратить венец природы в груду окровавленных лохмотьев…
Берегите человека. Не дайте ему умереть.
— Скальпель… зажим… зажим… тампон… тампон… тампон… льется, черт… пот!.. зажим… Показания?
— Семьдесят на сорок пять. Аритмия.
— Кэрол, адреналин по весу.
— Опасно, у него осколок сломанного ребра…
— Зажим… тампон… Лори, внимательнее, беру аорту… есть… тампон… Кэрол, нашатырь…
— Рой, что с тобой?!
— Продолжай операцию, доктор Флоу.
— Я не могу…
— Можешь! Ты хирург. Пожалуйста, девочка…
Он не смог бы этого объяснить. Сотни операций, огромный опыт, профессионализм — все это отступило вдруг перед простой человеческой слабостью.
Перед Роем на столе лежал его маленький братишка, малыш Джои, непоседа и болтун, ходивший в детстве хвостиком именно за Роем, скучавший по нему и писавший ему такие смешные письма про все на свете — и про то, как он его любит и скучает.
То, что машина сделала с Джои, было ужасно. Удар был такой силы, что буквально разорвал тело юноши в нескольких местах. Нога была почти оторвана от туловища, но это все не так страшно, это можно пришить, восстановить, срастить, а вот кровопотеря колоссальная, чудо, что он еще жив…
И внезапно Роя затрясло. Руки, еще вчера сдерживавшие могучего жеребца, дрожали мелкой спазматической дрожью, инструменты вываливались из пальцев. Перед глазами поплыла мерзкая зелень, к горлу подкатил комок тошноты. В таком состоянии он не сможет сшивать порванные сосуды, не говоря уж о тончайших тканях селезенки и печени…
Он отступил от стола, и Лори, его красавица, умница, девочка немыслимая, немедленно подхватила, продолжила, словно и не было никакой заминки. Ее тонкие сильные пальцы двигались быстро и ловко, сновали, позвякивая инструментами, и голос из-под марлевой маски, отдающий команды медсестрам, был спокоен и тверд.
Чувствуя, как нарастает гул в ушах, Рой молча повернулся и вышел, на ходу сдирая с лица маску, кажущуюся кляпом. Жадно глотал разинутым ртом воздух, всхлипывая и шепотом матерясь на самого себя…
Мать при виде него осела на стул, побелела смертельно, но он махнул рукой:
— Нет-нет, это я сплоховал. Операция идет, все нормально. Лори умница. Я сейчас продышусь…
От рододендронов шагнула вперед белая как полотно кудрявая девушка с огромными зелеными глазами, полными слез. За ее плечом — тетя Меган, черноволосая, с пронзительным и яростным взглядом.