Ход конём
Шрифт:
С эскалатора хлынула в зал вестибюля толпа детей. Впереди — толстая женщина в лохматой шапке. Толчея, крики...
— Панкратов, не ори, слышишь? Ты в общественном месте, а не у себя дома... Кравченко, смотри под ноги! Пошли, ребята, пошли... Шестой «а», не задерживаемся!
«Школьники... Зимние каникулы начались», — подытожил Михеев и еще раз медленно прошелся из одного конца подземного вестибюля в другой. Потом резко остановился. Застыл.
«А что, если... шмыгнуть в вагон и удрать?! — пронеслось в голове. —
Он сцепил зубы — и тотчас же отогнал эту внезапную мысль. Нет, бежать нельзя. Хватит того, что произошло! Он не идиот и не чокнутый. Ему дали перед судом шанс, поверили. Да и куда он подастся? Кому он нужен? За чистосердечное раскаяние и помощь следствию, глядишь, и скостят годик-другой. А то и вовсе другую статью могут дать... Мать только жалко, она ведь одна — другой уже никогда не будет... Если бы знать заранее, что все так обернется... Эх, мать... кто бы мог подумать?! Дурак он и подлец...
— ...Давно ждешь?
«Валет! Наконец-то...»
— Семнадцать минут. Ровно в восемь пришлепал... А ты опаздываешь, как баба.
— Дела, сынок, дела... — Валет пристально-изучающе смотрел на Михеева. — Товар принес?
— Пустой я. Не пофартило, — хмуро отозвался Юрий.
— Почто так?
— Дружинники. Еле ноги унес.
— Ну да, ну да... — В голубовато-размытых, цвета весеннего льда, глазах Валета — насмешка. — Отойдем-ка, юноша, в сторону, чтоб нам никто не мешал. Разговор тет-а-тет, так сказать.
Они стали в углу. Валет взял Михеева за локоть, сжал. Улыбаясь (со стороны могло показаться, что мирно беседуют два закадычных друга), тихо, угрожающе произнес:
— Что, сука, решил продать нас фараонам? Раскололся, да?!
Михеев резко выдернул руку:
— Легче на поворотах! Думай, что говоришь, охламон!
— Ах ты ж, вошь тифозная! Да я тебя сейчас... — Сузив глаза, Валет в упор глядел на Михеева, как удав на кролика.
— Охлади пыл! Мы в метро.
Валет пригнул голову — настороженный взгляд заметался по сторонам.
— Клоп и Шоколад видели, как тебя сцапали тридцать первого менты на пустыре... Будешь отказываться?
Юрий пожал плечами, почувствовал неприятный холодок под сердцем.
— Было такое... Ну и что? Отпустили по подписке. Потерпевшая не захотела возбуждать дело. Пошутил, мол он, говорит, насчет шапки.
Наступила пауза. Валет продолжал смотреть, не мигая, на Михеева. Кривил губы, недоверчиво мотал головой.
— Врешь, сморчок! Врешь!! Продался, скот, милиционерам, а теперь решил запудрить нам мозги, да?! Учти, Барон предательства не прощает, найдет на небе и под землей!
— Если я вру, зачем ты пришел? Зачем разговариваешь со мной?..
— А просто так, чтобы в глаза глянуть!
— И только? Стоило ли рисковать? Тебя ведь сейчас могут сцапать
Валет быстро огляделся по сторонам. Тонкие губы снова искривились в усмешке.
— Меня сейчас не возьмут. Невыгодно им сейчас меня брать! Улик нет, о корешах моих ничего не известно... Так что ты со своими фараонами оплошал немного. Не всё вы там рассчитали!
— Нужен ты мне... — Михеев отвернулся и пошел к эскалатору. Валет догнал его, взял под руку.
— Погоди... ты куда?
Юрий напустил на себя мину обиженного и молчал.
— Не спеши, юноша... Нам надо потолковать еще кое о чем...
— Раз вы мне не доверяете, толковать нам не о чем. Привет!
— Да погоди ты... Ершистый стал, как девка! Ишь, обида его гложет... Раньше сговорчивее был! Что произошло?
— У меня мать умерла. Дошло, нет? — мрачно отрезал Михеев.
Валет захлопал остистыми, как у девушки, ресницами, задумчиво потер подбородок.
— Все там будем... Прими мои соболезнования и не дуйся. Подумаешь, какой ранимый... Должен же я тебя прощупать, коль Шоколад и Клоп собственными глазами видели, как тебя менты увозили в каталажку...
— Все? Я свободен?
Валет пощипал мочку уха:
— Ну что ж, проверим. — Зыркнул по сторонам, понизил голос. — Барон хочет, чтобы ты устроился куда-нибудь на работу. У тунеядцев и бездельников — никаких перспектив, усек? Или в тюрягу посадят, или вышлют из Киева. Зачем тебе такая карусель? Общество нужно уважать, потому как парашу таскать — и тяжело, и тягостно. Успеешь еще наколготиться в кичмане.
— Хорошо, я подумаю.
— И долго ты будешь думать?
— Дня два.
Валет удовлетворенно кивнул.
— Годится.
— Теперь все?
— Не совсем... Барон дал тебе кличку: Сверчок. Нравится?
— Кличка не колбаса. Любая сойдет.
— Вот и чудненько... Порядок на всех румбах, как говорит наш Тур. Ну а теперь — айда со мной.
— Куда?
— В закудыкину гору... Раз начальство приказывает — надо выполнять. Неужто не усвоил до сих пор?.. Хочу показать тебе парочку новых приемов. Чтобы шапки лучше слетали, — хохотнул Валет.
— Не могу. На кладбище надо. Оградку на могилу матери ставлю. — Михеев умолк, вздохнул. — Дай телефон свой... или Барона — я позвоню, когда освобожусь.
— Ишь, чего захотел, — усмехнулся Валет. — Может, тебе сразу и адреса дать? Далеко пойдешь, корешок! — Он резким движением поправил пыжиковую шапку на голове. — Думай лучше, где устроиться на работу, И запомни, Сверчок, заруби себе на носу: вкалывать отныне будешь честно, без мухляжа! Чтобы никаких подозрений со стороны сослуживцев, понял?.. Вот и добренько! А насчет следующего рандеву договоримся так: через три дня в 19.30 возле кинотеатра «Киев». Или я приду, или Клоп. Все. Адью!