Ход конём
Шрифт:
Наступила долгая пауза. Было слышно, как в соседней комнате монотонно частила пишущая машинка, за окном позванивали трамваи.
Михеев поднял на Ольгу глаза, ломким голосом проскрипел:
— Вы что же... отпустите меня на кладбище?
— Отпустим.
— А если я... того... сбегу?
— Не советую, — спокойно парировала Карелина. — Во-первых, там будут наши люди. Во-вторых, куда вы убежите. Михеев? Можно убежать от милиции, тюрьмы, можно убежать, наконец, от своих дружков, но от себя, от своей совести — никогда. Рано или поздно, а жизнь все равно заставит вас произвести переоценку ценностей. Вы и так уже слишком дорого заплатили за свои ошибки!
Он нервно заерзал на табуретке, по вискам его струился пот.
— Извините, я не то говорю...
— Как вы считаете, дружков ваших там не будет? Валета, например, или Клопа?
Михеев дернул подбородком.
— Думаю, что нет.
— А вдруг?
— Они ведь ничего не знают, гражданин следователь.
Карелина покачала головой.
— Недооценивать нельзя. Давайте договоримся так: никакой самодеятельности на кладбище! Если увидите кого-то из банды, в разговор не вступайте. Это будет выглядеть вполне естественно — у вас горе, умерла мать. Поздоровайтесь только кивком головы — и все. Остальное предоставьте нам.
— Хорошо. Я понял.
Вернувшись после похорон матери в камеру предварительного заключения, Михеев, не раздеваясь, плюхнулся на жесткую кровать. В ушах тяжким звоном разливались тоскливо-тревожные звуки похоронного марша Шопена, перед глазами все время стоял обитый черным крепом гроб, беловато-желтое, безжизненное лицо матери, ее натруженные, морщинистые руки, лежащие на груди. И мокрые снежинки на заострившемся носу, желтые трубы оркестра, венки... Выступил главврач, потом — сослуживцы. Все они говорили много хороших слов о его матери, о ее отзывчивости, доброте, самоотверженной работе в больнице. Его мать любили, призывали брать пример с ее добросовестного отношения к долгу... Ему было не по себе там, на кладбище. Впервые за последние годы он почувствовал стыд. Его мать хвалили, гордились даже ею — именно так и сказал главврач! — а что же он, Юрий? Присутствующим на похоронах невдомек было, что стоящий у гроба сын покойной находится в тюрьме, против него возбуждено уголовное дело, а на кладбище его отпустили лишь на пару часов — по доброте, человечности следователя Ольги Карелиной...
Михеев лежал в камере и тупо смотрел в одну точку — думал о матери, о своей безалаберной, непутевой жизни. Никогда прежде не размышлял он над подобными вещами. Как же все-таки получилось, что он — в тюрьме, а мать — в могиле? Почему он стал таким?
Он снова и снова спрашивал себя, ворочался, стонал, скрипел зубами от отчаяния, но ответа на эти мучительные, непростые вопросы не находил. Наверно, все происходило постепенно, как разъедающая железо ржавчина. Связался в шестом классе с одной компанией. Собирали на стадионе — после футбольных матчей — пустые бутылки из-под водки и лимонада, сдавали их, брали сначала пиво, потом — сухое вино. Вечерами в подъезде курили сигареты «Мальборо», пели под гитару «Гоп со Смыком», «Лежу на нарах», «Колыму». Затем стали выезжать в лес — и снова было вино, появились девочки... Выпивки, танцульки до обалдения, драки. Стал просить денег у матери: магнитофон хочу купить, кроссовки импортные. Давала безотказно — единственный ведь сын, родная кровинушка... А сын тайком хлестал в пятнадцать лет вино, курил и снова просил денег. Ну а потом — пошло и пошло... Долги, ложь и обман приросли к нему, как бородавки.
Не умел, не привык Юрий Михеев копаться в себе, и потому много сейчас было для него непонятного, туманного и злого. Да и не так-то просто было разобраться в том, что произошло. Но еще труднее было поверить: нет, не все потеряно! И ты можешь, ты должен использовать свой шанс.
«Что же делать дальше, что?» — метался в мыслях Михеев и, не зная, не находя ответа, лишь горько вздыхал. Жизнь, по существу, поломана. Впереди — колония строгого режима, работа на лесозаготовках где-нибудь в Сибири... Хорошо, что хоть следователь — женщина, с мужиком, наверно, было бы труднее. Карелина вызывает симпатию, видно, что хочет ему помочь... И все-таки: как жить дальше?
Михеев снова тяжко вздыхал, скрипел зубами...
Смутное, непонятное беспокойство вдруг снова прочно овладело им и долго не отпускало. Холодный пот заливал спину, грудь. И недоумевал Михеев, никак не мог взять в толк, что же с ним происходит.
Лишь под утро забылся он в тяжелой нервной дреме, так и не сумев одолеть это непонятное, неразгаданное чувство неизбывной тоски, недовольства самим собою...
Совещание у полковника Семенова затягивалось...
По два раза выступали уже капитан Григорий Дружников, лейтенанты Стародубцев и Капица, старшина Уралов. Майор Карелина, старшие лейтенанты Владимир Савченко и Илья Кудрявцев пока отмалчивались.
— Ну что ж, давайте подведем итоги, уясним еще раз для себя, что именно нам известно, — деловито произнес Семенов. — Итак, первое. В городе орудует банда. Занимается она разбоем. У бандитов свой почерк — они используют при нападениях приемы боевого каратэ. Не исключено, что это «гастролеры» — похожие преступления зарегистрированы в позапрошлом году в Запорожье и Харькове. Преступники действуют нагло и хитро. Вовлечение ими в банду новых членов осуществляется довольно продуманно. Исходя из того, что рассказал нам Михеев, бандиты настойчиво стараются пополнить свои ряды — видимо, для осуществления какой-то широкой преступной акции им нужно увеличить численность банды. Однако за три месяца Михеев соприкасался только с двумя членами банды. Отсюда вывод: преступники очень осторожны, неглупы. По предварительным данным в банде пять человек. Клички преступников: Клоп, Валет, Тур, Шоколад, Барон. Кто из этих пятерых главарь банды, пока не ясно. Возможно, это Барон. Внешность Клопа и Валета — нам известна. Об остальных преступниках — информации пока нет. — Семенов переставил с одного места на другое пластмассовый стаканчик с остро заточенными карандашами, обвел взглядом своих сотрудников. — Какие есть предложения насчет дальнейшего хода расследования? Говорить, товарищи, прошу кратко и конкретно.
В углу поднял волосатую руку лейтенант Стародубцев.
— Разрешите, товарищ полковник?.. Мое мнение таково. Учитывая особую опасность банды, предлагаю немедленно задержать Валета. Михеев должен встретиться с ним 4 января в 20.00 в подземном вестибюле станции метро «Университет». Пошлем туда оперативную группу, оцепим все. Комар носа не подточит! Михеев сам изъявил желание помочь нам, Ольга Николаевна вчера уже говорила об этом. Возьмем Валета, потом — Клопа! Глядишь — цепочка и потянется. Спасая собственную шкуру, преступники продают всех и вся... Вот такой план. У меня все. — Стародубцев сел.
Капитан Дружников и старшина Уралов поддержали Стародубцева.
Семенов встопорщил косматые брови.
— А почему молчат остальные товарищи из оперативно-следственной группы? Майор Карелина? Старшие лейтенанты Савченко и Кудрявцев? Хватит отмалчиваться!
Савченко неопределенно повел головой, а Кудрявцев чуть заметно усмехнулся:
— Не знаю даже, что сказать, Матвей Степаныч... Как бы не наломать дров... Не поспешим ли мы, если возьмем за основу план Стародубцева?
Савченко, одобрительно поглядывая на Кудрявцева, закивал:
— Это верно.
Семенов вопросительно уставился на Карелину:
— Ну, а вы что скажете?
Ольга медленно встала, одернула мундир.
— Задержать Валета и Клопа по подозрению в совершенных преступлениях мы, конечно, можем. Но что это даст?
Оперативники зашумели, задвигали стульями:
— Пусть, значит, бандиты разгуливают на воле, да? Грабят, убивают?!
Стало тихо. Кудрявцев хотел, очевидно, что-то сказать, но промолчал — лишь махнул отчаянно рукой.
— На брелке, найденном возле убитого профессора Лукьянова, обнаружены следы пальцев. Папиллярные узоры довольно четкие. Принадлежат они, по всей вероятности, Клопу. И это можно проверить, — снова подал голос Дружников. — Короче: будут косвенные улики! Любой прокурор подпишет ордер на арест!