Ходячие мертвецы. Падение Губернатора. Часть вторая
Шрифт:
– Жгут!
– Лилли…
Дрожащими руками она попыталась оторвать полоску ткани от полы своей джинсовой рубашки.
– Нужно наложить жгут, пока…
– Какого черта здесь происходит?!
Голос раздался из противоположного угла приемной. Глория Пайн стояла по другую сторону стеклянной перегородки, завернувшись в одеяло, и говорила сквозь прорезь в стекле. Ее глаза опухли и покраснели – видимо, шум разбудил ее. Она постучала по стеклу.
Лилли глубоко вздохнула и ответила как можно спокойнее:
– Ничего, Глория, просто…
– Что
– Да нет, конечно, он просто…
– Лилли, подойди на секунду, – тихо сказал Остин. Он положил здоровую руку ей на плечо, слегка сжал его, заглянул ей в глаза и грустно улыбнулся. – Уже слишком поздно.
– Что?! НЕТ! Какого черта ты так говоришь?
– Уже слишком поздно, малышка.
– Нет! Нет! Черта с два! Не говори так!
Лилли повернулась и увидела, что теперь у стекла собралась вся группа. Пробивавшиеся сквозь щели в заколоченных окнах лучи лунного света высвечивали силуэты бойцов, напряженно вглядывавшихся во тьму. Все смотрели на Остина.
– Лилли… – начал Остин, но она оборвала его, резко подняв руку, и обернулась к остальным.
– Мать вашу, идите спать – все вы… – сказала она. – ДАВАЙТЕ! МАРШ СПАТЬ! ЧЕРТ, ДА ОСТАВЬТЕ ВЫ НАС НАЕДИНЕ!!!
Медленно, один за другим они отвернулись от стеклянной перегородки и скрылись в темноте. Воцарилась тишина. Снова повернувшись к Остину, Лилли подбирала верные слова. Она не могла позволить ему сдаться.
Остин прикоснулся к ее щеке.
– Рано или поздно это должно было произойти.
– Что за чушь?! – воскликнула Лилли и сморгнула слезы. Сейчас не время было плакать. Может, однажды она заплачет снова. Но не сейчас. Сейчас нужно было что-нибудь придумать. Как можно быстрее. – Так… смотри… Нам нужны радикальные меры.
Он спокойно покачал головой.
– Я знаю, о чем ты думаешь. К сожалению, Лилли, ампутация уже не поможет. У меня жар. Инфекция уже распространилась. Ты ничего не можешь сделать. Уже слишком поздно.
– Черт, прекрати повторять это! – Лилли отстранилась от Остина. – Я тебя не потеряю!
– Лилли…
– Нет, нет… Это недопустимо!
Она облизала губы и огляделась, лихорадочно размышляя, надеясь найти ответ на все вопросы. Затем она снова посмотрела на Остина, увидела выражение его лица – и вдруг силы покинули ее: она поняла, что действительно ничем не может ему помочь. Она поникла, как сдувшийся воздушный шарик, и горестно вздохнула.
– Когда это случилось? Когда на тебя напрыгнула та здоровая тетка, перед тем как мы забежали внутрь?
Остин кивнул. Его лицо было спокойным, почти блаженным, как лицо человека, которому явилось божественное откровение. Он погладил Лилли по плечу.
– Ты все это переживешь. Я знаю. Если кто-то и может выжить в этом мире, то это ты.
– Остин…
– У меня осталось мало времени… И, знаешь, я не хочу потратить его попусту.
Лилли смахнула слезы.
– Мы так многого не знаем… Я слышала об одном человеке, которого укусили под Мейконом, но он так и не обратился. Черт, да ему целый палец откусили, а он не обратился.
Остин вздохнул и застенчиво улыбнулся.
– Единороги тоже существуют, – сказал он.
Лилли взяла его за плечи и взглянула ему прямо в глаза.
– Ты не умрешь.
Он пожал плечами.
– Нет. Умру. Мы все умрем. Рано или поздно. Но у тебя есть все шансы подольше задержаться в этом мире. Ты выберешься из этого дерьма.
Лилли протерла лицо. Внутри нее бушевали страдание и ужас, которые грозили в любую секунду разорвать ее на миллион кусочков. Но она подавляла их, отбрасывала, не обращала на них внимания.
– Мы выберемся вместе, красавчик.
Остин снова устало кивнул и сел на брезент, прислонившись спиной к стене.
– Если я не ошибаюсь, в одном из ящиков, которые ты только что перевернула вверх дном, была фляжка, – он улыбнулся Лилли фирменной улыбкой рок-звезды и откинул кудрявые пряди с бледного лица. – Если есть на свете Бог, в этой фляжке должна быть какая-то выпивка.
Весь остаток ночи они не сомкнули глаз, передавая друг другу фляжку с почти выдохшимся пойлом из запасов какого-то утомленного работой тюремного надзирателя. В темноте они тихо беседовали, стараясь, чтобы их не услышали остальные бойцы, разместившиеся в фойе, и говорили обо всем на свете, кроме раны Остина. Они строили планы, как выбраться из этого здания и как избежать столкновения с ходячими, которые уже бродили по коридорам, и рассуждали, есть ли вероятность обнаружить какие-нибудь припасы в других отсеках тюрьмы.
Лилли выбросила состояние Остина из головы. Перед ней стояла важная задача – вывести отсюда всех оставшихся в живых людей, – и она вошла в роль лидера с той же готовностью, с какой меняют гардероб, с той же легкостью, с какой спускают курок, с той же быстротой, с какой пуля пробивает очередную голову. Они говорили о том, как люди в Вудбери отнесутся к гибели Губернатора. Лилли даже немного помечтала о новом Вудбери, о месте, где люди смогут дышать, и мирно жить, и заботиться друг о друге. Ей отчаянно хотелось этого, но ни она сама, ни Остин не могли признать, насколько неправдоподобно это звучало, насколько ничтожны были их шансы даже выбраться невредимыми из этой забытой богом тюрьмы.
Ближе к рассвету, когда высокие окна засветились серебром и приемную залил бледно-серый свет, Лилли очнулась от грез. Она посмотрела на Остина. Жар усилился, и юношу знобило. Его темные глаза, в которых раньше всегда плясали озорные искры, теперь казались глазами восьмидесятилетнего старика. Под ними залегли глубокие тени, белки болезненно порозовели из-за лопнувших капилляров. Остину было трудно дышать, в легких скопилась жидкость, но он все равно улыбнулся Лилли.
– Что такое? О чем ты думаешь?