Хофманн
Шрифт:
— Мне бы твой оптимизм!
— То, что ты называешь оптимизмом, это мужество отчаяния. Мы должны прорваться — другого выхода у нас нет. Все должно быть, как в июне.
— А «хвост» от Сементова тоже?
— Нет, «хвоста» на этот раз не будет. Черненко не захотел в связи со смертью Бридла принимать какие-либо меры по отношению к своему другу, но дал мне слово, что во время проведения моей следующей операции на благо Родины и партии Сементов воздержится от каких-либо действий. Если же он все-таки приставит кого-нибудь, тот будет незамедлительно ликвидирован.
— Остается только пожелать себе удачи. Когда выезжать?
— В начале октября. Подробности завтра. Я иду сегодня обедать с Ядвигой в «Центральную». Хочешь, пойдем вместе?
Хофманн кивнул. Вид у него был отсутствующий.
— Это гостиница в доме №10 по улице Горького? Несчастливый адрес!
— Все в прошлом, мой дорогой. Тебе надо избавляться от суеверий. Ты напоминаешь
— Может быть, но я с ней незнаком. А обедать пойду.
Хофманн встал, кивнул Талькову и вышел. Тальков задумчиво посмотрел ему вслед, потом снял трубку красного телефонного аппарата без номеронаборного диска.
БАЗЕЛЬ, ОКТЯБРЬ 1984-ГО
Кофе был все еще слишком горячим. Винсент Браун поставил пластмассовый стаканчик на салфетку и посмотрел в окно. За ним расстилался великолепный ландшафт. Местами был виден сверкающий на солнце Рейн. Винсент поехал поездом не только потому, что этот вид путешествия ему нравился больше; долгая поездка через Дувр — Остенде с пересадкой на Базель давала ему время подумать, подумать о себе, своем положении, своем браке и, прежде всего, о Жанетт. Эти мысли и планы так сильно занимали его, что он даже не мог читать. Просто пролистывал книгу «Музыка для хамелеона», взятую с собой в дорогу. Когда 25 августа умер Трумэн Капоте, Винсент решил взять с собой книгу этого эксцентричного, одаренного писателя, чтобы в поездке еще раз ее прочитать. Он уже читал его рассказы, но смерть писателя его так взволновала, что он при сборах сунул книгу в свою дорожную сумку. Не оставила его равнодушным и смерть Ричарда Бертона, умершего 5 августа. Не потому, что он лично был знаком с этими людьми, просто их смерть явилась для него плохим предзнаменованием. Может быть, еще и потому, что в начале августа умерла Марджи, жена брата. Конечно, врачи еще в июне нашли у нее рак груди, но никому и в голову не могло прийти, что все закончится так быстро, что она так плоха. Брат сильно изменился. Посторонние вряд ли заметили это, но Винсент чувствовал, что Эдвард внутренне сломался. Из-за неприятностей по службе он собирался еще в этом году подать в отставку. Этот год так неплохо начался, а сейчас на душе черно, словно в предчувствии большой беды. Винсент попытался отогнать эти черные мысли. Но на фоне их — вновь и вновь — возникал образ Жанетт.
Встречаясь с женщинами, Винсент сразу же обращал внимание не только на фигуру, но и на рисунок лица, рта, прежде всего на то, как эти лицо, рот изменялись во время улыбки, смеха. Смех женщины мог покорить его. Искренние глаза, улыбка обезоруживали. Восемь лет назад он познакомился с Жанетт у ее брата Пьера. Его словно громом поразило, когда двадцатидвухлетняя девушка поздоровалась с ним и улыбнулась. Это была улыбка, в одно мгновение затмившая всех женщин, хоть что-то для него значивших, включая его жену Патрицию. Он сам поразился такому мощному чувству: у него холодело в желудке, когда он оставался с ней наедине, он влюбился, как школьник. Винсент пытался избавиться от этого чувства, как от настроения, слабости, каприза мужчины средних лет; потом, поняв бессмысленность своих судорожных усилий, надеялся скрыть свои чувства, но понял, что Жанетт видит его насквозь. Знал ли брат о его чувствах — Бог знает. Но жена — и в этом он был уверен — ничего не подозревала. Совместный отпуск с Жанетт шесть лет назад совпал по времени с периодом, когда жена захотела на время разъехаться. Она не знала, что в Бретань он поехал не один, а с Жанетт. Потом Патриция, к сожалению, решила вернуться, а у него тогда не хватило ни сил, ни мужества, чтобы подвести черту под браком, который для него таковым уже не являлся. С другой стороны, он был уверен, что с Жанетт у него не может быть общего будущего — по крайней мере, тогда он считал так. И еще — он не был уверен, питает ли Жанетт к нему ответные чувства. Как это ни парадоксально, он даже не мог сказать уверенно — любит ли она его или считает просто хорошим другом? Да, они были близки, любили друг друга страстно, ненасытно, но Винсент не был уверен — останется ли она с ним навсегда, если он ей предложит? Он боялся ее ответа и никогда не касался этой темы. После стольких лет, в течение которых они постоянно встречались, хотя и не так часто, как хотелось бы, он решил выяснить отношения. Он хотел спросить ее, выйдет ли она за него замуж, если он расстанется с Патрицией? Он просто должен это сделать, потому что дальше так жить нельзя. С Жанетт он не виделся год. Они переписывались, но вопросы, которые больше всего его волновали, он не мог доверить бумаге. Может быть, это был страх получить отказ, боязнь того, что она оттолкнет его назад к жене, к браку, который он не мог больше выносить, и единственной альтернативой этому браку была она. Он боялся узнать, что у нее есть другой мужчина, что она чувствует какие-то обязательства по отношению к
Рассеянно Винсент снова открыл книгу. Его взгляд упал на рассказ «Гостеприимство». Раньше от описания этого праздника обжорства с горячими бисквитами, кукурузными лепешками, сотовым медом, сомиками, жареными белками, курами, горохом и фасолью у него текли слюнки, теперь же, от одной мысли об этом, его тошнило. Он резко захлопнул книгу и засунул ее в дорожную сумку, стоявшую на полу рядом с сиденьем. От мыслей о Жанетт какой-то желудочный спазм пронзил его. Читать все равно уже поздно. Поезд прибывает в Базель. Винсент допил чуть теплый кофе. Роберт должен его встретить. Винсент, как обычно, хотел остановиться в гостинице «Хехт» на Рейнгассе, но Роберт настоял на том, чтобы он поселился у него. Он попытался протестовать, но Роберт и слышать ничего не хотел. У него большая квартира в старом центре города, а поскольку они так долго не виделись, то Винсент, как друг, просто обязан принять приглашение. Конечно, он, несмотря ни на что, мог отказаться, но что-то все-таки склонило его к сдаче — скорее всего, неосознанная, ирреальная надежда хоть таким образом быть поближе к Жанетт, ирреальная потому, что она жила не с братом, а поблизости от него.
Поезд медленно подкатил к вокзалу. Винсент перебросил полупальто через руку, взял сумку, маленький чемодан и вышел из купе. Пассажиров в поезде было немного, поэтому таможенный досмотр прошел быстро. Служащий бегло посмотрел паспорт, поставил печать и знаком предложил проходить. В просторном зале вокзала его уже ждал Роберт. Они обнялись. Роберт подхватил его чемодан, и они вышли на улицу. Таннеры были очень богатыми людьми, их трое детей уже сами имели солидные счета в банке, поэтому Винсент удивился, что Роберт все еще ездит на своей старой развалюхе. На двери его «Ситроена» сохранилась вмятина, запомнившаяся ему еще два года назад. Винсент улыбнулся.
— Я рад тебя снова видеть, рад, что я снова в Базеле!
Винсент говорил по-французски, хотя и с большим акцентом. Языки давались ему легко. Его неплохие знания французского, испанского и русского языков и приличное знание немецкого всегда были кстати в его служебных командировках.
Роберт уверенно вел машину. Когда показался Средний мост через Рейн, Винсент устроился поудобнее на сиденье — насколько это возможно в такой колымаге. Он любил этот въезд в сердце города, когда хорошо видна панорама старого города с романо-готическим кафедральным собором. На улице Петерсграбен Роберт остановился. Винсент считал, что парковаться здесь нельзя, но Роберт успокоил его: все в порядке, он всегда здесь паркуется. Он снова подхватил чемодан Винсента, и они прошли пешком до улочки Имбергессляйн, где в старом, прекрасно отреставрированном доме напротив букинистического магазина жил Роберт. Его квартира находилась на третьем этаже и состояла из четырех довольно просторных комнат, большой ванной и маленькой кухни.
Винсент повесил в прихожей пальто и поставил сумку. У Роберта, как всегда, было уютно. Квартиру наполняли памятные вещицы и сувениры, привозимые Робертом из своих путешествий. «Почти как в музее», — подумал Винсент.
— Ты уже обедал? — донеслось из кухни.
— Да, да, спасибо.
Это была неправда, но Винсенту не хотелось сейчас есть. Он знал, куда зайдет, чтобы перекусить.
— Ты нигде не останавливался по дороге?
— Я переночевал в Кельне, у одной дальней родственницы, она давно хотела повидаться.
— Твой французский по-прежнему безупречен, прими мои комплименты.
— Спасибо. — Винсент улыбнулся. Он сел на маленький диванчик в гостиной, предварительно переложив на пол пачку газет.
— Я, как прежде, в нашем иностранном отделе отвечаю за работу по определению материального ущерба в Испании, Бельгии и Франции. Так что волей-неволей, а приходится поддерживать язык на уровне.
— Все еще занимаешься страхованием?
— Да, да, у меня ничего не изменилось. Моя должность позволяет мне наслаждаться свободой.
Винсент вздохнул. Несмотря на льготы, авторитет, которым он пользовался, большой стаж, эта работа постепенно начала ему надоедать. Но он, опять же, не знал, куда податься. Во всех страховых компаниях работа одинаковая. А предложение Патрика перейти в университет и вести языковые семинары он до сих пор не принимал всерьез. Поэтому все оставалось по-прежнему.
Роберт вышел из кухни с бутылкой шампанского и двумя бокалами, налил, протянул один бокал Винсенту и чокнулся с ним.
— За прекрасные три недели!