Хоккенхаймская ведьма
Шрифт:
– Будешь ещё Трибунал облаивать, так мы тебе ещё и клеймо присудим, – тоже встал со своего места отец Николас и указал перстом на злую бабу. – На лоб! Угомонись жена, Богом тебя прошу.
Женщина села, но успокоиться, не могла. А брат Иона оглядел всех и продолжил, негромко:
– Петра Раубе, тебя Трибунал приговаривает бить кнутом у столба, десять раз, пусть муж твой заплатит пять талеров земли Рбенерее Трибуналу, также мы приговариваем тебя к усечению языка за навет и клевету.
– А-а-а, –
А отец Иона говорил дальше:
– Марта Кройсбахер, приговариваем тебя бить кнутом у столба десять раз, пусть муж той заплатит за тебя пять талеров, приговариваем тебя, также, к усечению языка.
– О Господи, да за что же, – завыла толстуха, – это они меня подбили на клевету.
– За навет и клевету. – Закончил брат Иона.
– Я не виновата, Господи, ну вы хотя бы денег у мужа не берите. Он убьёт меня.
– Не убьёт, – заверил толстуху отец Николас, – то грех, а вот поучить тебя, пускай поучит, чтобы урок был.
– Да и так уже будет, – рыдал женщина. – Не берите денег с него.
– Ему и самому урок будет, как в блуд ходить, – добавил отец Иоганн.
Бабы рыдали, их пришлось тычками затыкать, чтобы не мешали читать приговор отцу Ионе. Только злобная Магда Липке молчала, таращилась на судей да горела внутри огнём злобы.
– Трибунал приговаривает, – продолжал толстый прелат-комиссар тихим голосом, – Вольфганга Веберкляйна, писаря городского магистрата к десяти талерам земли Ребенрее штрафа в пользу Трибунала Святой инквизиции. За корысть. И пусть два талера, что взял за подлое дело, тоже принесёт.
Юноша встал и низко кланялся несколько раз судьям.
Волков думал, что уже закончили, но к его удивлению отец Иона продолжил чтение приговора:
– Святая Инквизиция также постановила, Гертруду Вайс, вдову… Её что-то нету здесь, – удивлялся монах, – ну да ладно, бить её у столба кнутом пять раз и взять с неё два талера земли Ребенрее штрафа в пользу Трибунала. А также пусть она день стоит у столба, чтобы все видели её.
Брюнхвалд озадаченно уставился на Волкова, но тот сам об этом слышал впервые. Он и сам был удивлён.
– Деньги все пусть выплати городской магистрат из казны, а город пусть потом все деньги взыщет с виновных.
Люди из магистрата и сам бургомистр рады такому раскладу не были, стояли с кислыми лицами. Да разве тут поспоришь?
– Святым отцам города Альк, ночью быть при осуждённых, исповедовать их и дать им причастие. На том всё. Трибунал свою работу закончил. Кавалер, добрый человек, проследите, чтобы приговор зачитали на рыночной площади и у главной кирхи города.
Да, простит нас Господь.
Люди стали расходиться, женщины завыли снова. И с новой силой. Их потащили в тюрьму. Приговор Волков забрал у писаря и передал
– Господин бургомистр, деньги мне принесите сегодня, мне нужно будет с трактирщиком рассчитаться.
Господин Гюнтериг кивнул невесело.
– И те десять монет, что обещали мне за содействие вашему писарю. Не забудьте.
Гюнтериг опять кивнул.
– И не забудьте, что к рассвету эшафот на площади должен быть готов. И чтобы лавки для святых отцов были.
На этот раз Гюнтериг даже не кивнул, только смотрел на Волкова, поджав губы.
– И не смотрите на меня так, вон на баб своих так смотрите, – зло говорил кавалер, – если бы не они, нас тут не было бы.
Господин бургомистр и на этот раз промолчал.
Он ещё не доехал до постоялого двора, как его догнал Брюнхвальд и заговорил сразу.
– Отчего попы вдову решили наказать?
Волков глянул на него удивлённо, но ничего не ответил.
– А вы знали, что вдову пороть собираются? – Продолжал ротмистр, видно этот вопрос не давал ему покоя.
– Нет, с чего мне знать, я ж не выношу приговоров.
– За что бабу бить будут, не понятно.
– Всё понятно, за блуд.
Волкову было понятно, а вот Брюнхвальду нет, он не соглашался.
– Так не замужем она.
– Карл, я не буду спорить, мне всё рано.
Они въехали во двор трактира, но видимо ротмистр не считал разговор законченным:
– Кнутом бить будут, да ещё два талера возьмут.
– Ничего, не обеднеет, сыр всегда людям нужен будет.
– И ещё у столба стоять весь день, на позоре.
– Карл, что вы хотите? – Волков слез с коня.
– Может попросить попов, чтобы изменили приговор? – Предложил Брюнхвальд.
– Вы в своём уме? – Волков стал пристально его разглядывать, – изменить приговор, да Максимилиан его уже на рынке прочёл, теперь у церкви читает, да и с чего бы попам менять приговор.
А-а, старый вы дурень, Брюнхвальд, – догадался кавалер, – вам что, приглянулась вдова?
– Причём здесь это, – бурчал ротмистр, – приговор не справедливый.
– А по мне так справедливый.
– Пять ударов кнутом по женской коже? Справедливо?
– Скажем Сычу, чтобы бил милостиво, чтобы не попортил кожу.
– А два талера?
– Карл, я целыми днями думаю о том, чем платить вашим людям и вам, – начинал злиться Волков, – и я даже представить боюсь, сколько ещё с меня попросит трактирщик за постой. И уж я, не задумываясь, возьму с вдовы два талера, а раз вы так за неё переживаете, отдайте эти пару монет сами.
Брюнхвальд насупился, стал таким, каким Волков его увидел в первый раз, суровым и жёстким: