Хоксмур
Шрифт:
Он остановился в Уоппинге, на углу Сведенборг–корт, и увидел, что у реки возвышается церковь. На это ли место указывала фигура, говоря, что «есть и другие церкви»? После вечерних событий он чувствовал себя уязвленным и обеспокоенным и теперь с испугом озирался вокруг; ему слышны были вздохи реки на заиленных участках, открывшихся при отливе, и неразборчивое бормотание города за спиной; он посмотрел вверх, на людские лица в облаках, потом опустил взгляд на землю и увидел маленькие водовороты пыли, поднятые ветерком, что прилетел с Темзы, принеся с собой еще и звук человеческих голосов. Все это крутилось вокруг него целую вечность, и Неду показалось, что видит и слышит это уже не он —
Он обнаружил, что идет задворками уоппингской церкви в сторону прилегающего к ней парка. Здесь тоже можно было укрыться от опасности — торопливо проходя мимо потемневших камней, он заметил в дальнем углу парка маленькое кирпичное здание. Место было явно заброшено; впрочем, приблизившись, Нед увидел буквы M З Й, выбитые над входом (остальные наверняка стерло время). Он осторожно вгляделся внутрь и, убедившись, что помещение не служит пристанищем какому–нибудь другому бродяге, переступил порог и сел. Прислонившись к стене, он тут же принялся есть хлеб и сыр, вынутые из кармана, при этом дико озираясь. Потом он начал исследовать брошенный тут мусор; большая часть его не представляла собой ничего неожиданного, но в одном углу он нашел выкинутую книгу в белой обложке. Он протянул руку, чтобы потрогать ее, и на миг отдернул — ему показалось, что обложка покрыта каким–то липким воском. Потом он взял ее и заметил, что страницы от времени загнулись и пристали друг к дружке, когда же он потряс книгу, на землю упала фотография. Какое–то время он, не отрываясь, смотрел на нее — ему удалось разобрать черты ребенка; затем положил в карман и с усердием принялся разъединять страницы книги и каждую разглаживал рукой, прежде чем попытаться прочитать. Он сосредоточенно всматривался в слова и символы, но шрифт был до того размазан, буквы так налезали одна на другую, что большую часть написанного было совсем не разобрать: он увидел треугольник и знак, обозначающий солнце, но буквы под ними были незнакомы. Потом Нед выглянул наружу и уставился на церковь, не думая ни о чем.
В дверях стояла женщина, одежда ее была в заплатках и порвана, совсем как у Неда. Она поглаживала волосы ладонью правой руки и говорила:
— Ну что, хочешь? Если хочешь, давай.
Она пристально смотрела на него, а потом, не дождавшись ответа, опустилась на колени у входа.
— Не хочу, — сказал он, потирая глаза, — ничего я не хочу.
— Все вы, мужики, одного хотите. Я вас всяких повидала. — И она засмеялась, откинув голову назад, так что Неду стали видны морщины у нее на шее.
— Не хочу, — повторил он, повысив голос.
— У меня всякие были. — Она обвела заброшенное здание взглядом. — Почти всегда здесь. Тут ведь хорошо, правда? Уютно.
Нед принялся крутить прядь волос, зажав ее двумя пальцами, так что она сделалась твердой и натянутой, как проволока.
— Давай–ка посмотрим, — сказала она, вытянув шею в его сторону, а он прижался к стене.
— На что посмотрим?
— Да что ты, не знаешь, что ли? У всех мужиков есть. Крошка Вилли–Винки.
— Ничего у меня нет. Ничего у меня нет для тебя. — И он вцепился в книгу, которую читал.
Она подползла к нему и положила руки на сырой земляной пол, словно собиралась копать в поисках чего–то; Нед медленно поднялся на ноги, все так же прижимаясь к стене спиной, не сводя глаз с ее лица.
— Ну, давай, — прошептала она. — Давай мне сюда. — И она рванулась к его брюкам. Нед в панике выставил вперед ногу, чтобы помешать ей, но женщина схватила ее и попыталась повалить его наземь.
— Сильный ты, — сказала она, — только от меня не уйдешь!
И тут он изо всех сил обрушил на ее голову книгу; это ее, кажется, удивило, потому что она отпустила его и взглянула
— Что ты вообще за мужик такой? — Она вытерла рот рукой. — Да ты на себя посмотри, ты, обормот несчастный! Тебе же деньги не ради жалости дают, а из страха.
Он смотрел на нее, широко раскрыв глаза.
— Думаешь, они о тебе заботятся, ты, сволочь тупорылая? Да они просто не хотят, чтоб ты за ними таскался, не хотят тебя в зеркале видеть, когда глядят на свои толстые рожи!
— Откуда мне знать, — сказал он.
— Они ж думают, вот ненормальный, сам с собой разговаривает и все такое. Они и сами скоро с ума сойдут, если ты будешь рядом околачиваться — сойдут, еще как сойдут. — Тут она принялась изображать высокий, дрожащий голос: — Пожалейте, ой, пожалейте, подайте на глоточек чаю. — Он опустил глаза и принялся смотреть на себя, а она продолжала: — Не трогайте меня. Я уж и так намучился. Страшный весь, грязный. Пожалейте.
На этом она победно уставилась на него. Она собиралась было сказать что–то еще, но тут заметила крошки хлеба и сыра, остатки его еды. Задрав юбки и вскидывая ноги, она запела:
Когда девчонкою была, я дом любила свой,
Держала хлеб и сыр всегда на полочке одной.
На миг показалось, что и она его, наверное, пожалела, но тут она засмеялась, отряхнула юбку от пыли и ушла, не сказав больше ни слова. Нед, все еще переводя дыхание после борьбы, увидел, что порвался переплет книги и теперь ветер несет листы через парк, по направлению к церкви.
Спустя несколько вечеров Нед, готовя себе еду в краснокирпичном укрытии, услышал голоса, неразборчивый шум, доносившийся с улицы; он тут же насторожился и съежился в углу, но спустя несколько секунд сообразил, что выкрики адресованы не ему, а доносятся с дальнего конца парка. Он выглянул из дверей наружу и увидел группу детей, вставших кругом, скачущих и орущих. Двое или трое из них, вооружившись палками, бросали их во что–то, находившееся в середине, а крики эхом отдавались от стен церкви. Потом Нед увидел, что они окружили кошку, которая в страхе бросалась то на одного, то на другого, пытаясь высвободиться, но ее хватали и швыряли назад, в центр круга. Она успела поцарапать и покусать кого–то из них, но вид собственной крови, казалось, лишь разжигал в детях безумие, и теперь они, охваченные радостью и гневом, лупили своими палками по поджарому телу животного. Их разъяренный вид показался Неду ужасен; он вспомнил свое собственное детство, которое вновь накрыло его в этот момент. И понял: узнай они, что за ними наблюдают, их гнев скоро обернется против него — банды детей нередко накидывались на какого–нибудь нищего и забивали его до бесчувствия, пиная ногами, плюясь и крича: «Леший! Леший!»
Он вышел из укрытия и торопливо зашагал по маленькой тропинке, которая вела к Уоппинг–уолл, не смея обернуться назад, боясь привлечь к себе детские взгляды. Он пошел вдоль реки к Лаймхаусу, и сырой ветер взбудоражил его; дойдя до переулка Шаулдер–оф–Маттон, он увидел перед собой заброшенный склад, но в спешке, желая побыстрее добраться до него, упал и рассек ногу обрезком металла, кинутым на пустыре, по которому проходил. Усталый, он вошел в помещение и улегся, но заснуть все–таки не мог. Оглядев себя и внезапно испытав отвращение от увиденного, он произнес вслух: «Сам себе выкопал могилу, теперь тебе в ней лежать». Он закрыл глаза, прислонился головой к гнилой деревяшке, и внезапно ему открылось видение мира — холодного, тяжелого, невыносимого, как неуклюжая куча его собственного тела. На этом он наконец заснул.