Шрифт:
История, которую я собираюсь поведать скорее всего не вызовет у читателя особого доверия. Признаться, я и сам не совсем уверен в реальности всего произошедшего, так как в то время находился в состоянии полного морального упадка, виной которому была болезнь. Эта болезнь, преследовавшая наш род уже на протяжении пяти поколений и будучи совершенно не поддающейся излечению, вызывала невыносимые головные боли. Они были так сильны, что многие мои почтеннейшие предки предпочли смерть безумию, которое неизбежно наступало, венчая долгие годы и без того ужасных страданий.
Итак, находясь в одном из очередных приступов болезни, таком сильном, что принимаемый мною в огромных количествах опиум уже мог лишь затуманить разум, но, увы, не смягчить боль, я обнаружил этот чудовищный мир. Возможно, именно наркотик и был виной того видения, а может и болезнь нашла новое проявление, я не знаю, так как не силён ни в медицине, ни в каких бы то ни было иных науках, способных хоть как-то объяснить произошедшее. Но считаю своим долгом не утомлять более читателя умозрительными рассуждениями по поводу причины такого феномена, по этому
Случилось это, когда я внезапно почувствовал себя относительно неплохо, неплохо, спешу оговориться, для человека, который постоянно живёт на пороге безумия, а большую часть суток проводит в наркотическом сне (ибо то, что приходит ему в мозг никак нельзя назвать грёзами). Но это внезапное улучшение состояния повлияло на меня довольно сильно. Так, что я даже отважился предпринять небольшую прогулку по своему поместью, доставшемуся мне по наследству вместе с огромным состоянием, которое я, не задумываясь, отдал бы первому встречному, лишь бы избавиться от этой чудовищной болезни. Но тогда я даже перестал думать о безумии, которое меня ожидало – мысль, преследовавшая меня с того самого момента, когда я узнал о том, что обречён… Сколько раз я подумывал о том, чтобы порвать с этим миром, которому я, калека, вовсе не нужен. Однако моя трусость, а назвать это чувство как-либо иначе я не могу, каждый раз останавливала меня, и, придумывая различные оправдания, я оставался жить. Зачем?! Чтобы дать жизнь очередному несчастному наследнику родового проклятья?.. Но, увы, я снова чувствую, что впадаю в никому не нужные размышления. Просто я хочу, чтобы читающий эти строки понял, кто является рассказчиком и делал соответствующие выводы. Я не могу настаивать на том, чтобы моей истории поверили, однако сам я твёрдо убеждён в том, что мир, в который я имел несчастье попасть, существует, даже если то, что видели мои глаза и является порождением воспалённого мозга.
Тем не менее, я склонен считать, что находился в достаточно трезвом состоянии рассудка, по – крайней мере, когда отправлялся на прогулку. Вначале я медленно шагал по изумрудным лужайкам, находящимся неподалёку от моего замка, стараясь не растревожить, казалось, чуть задремавшую головную боль. Однако так как та не подавала никаких признаков жизни, а точнее, бодрствования, ибо я никогда не осмелился бы и подумать о том, что она ушла навсегда, я углубился в свои мысли, которые впервые за множество лет не были омрачены ожиданием страшной развязки, от которой не ушёл ещё никто из нашего рода. Итак, бесцельно бродя по своей земле, и по старой привычке, смотря себе под ноги, я внезапно осознал тот факт, что почва странным образом изменила свой характер: вместо зелёной травы, нежно постриженной садовником, я увидел серую, местами потрескавшуюся, неухоженную землю, на которой не росла ни единая травинка, мёртвую целину. Когда же я поднял глаза, они чуть не вылезли из орбит: я обнаружил себя стоящим посреди огромного поля, коего, я точно знал, не было и не могло быть ни в моих владениях, ни в чьих бы то ни было соседских – оно бы просто не поместилось там. По своим размерам оно более всего походило на степь, но в степи, как я слышал, должно хоть что-то расти – хотя бы трава, здесь взору моему предстала мёртвая пустыня. Тем не менее, я как-то подспудно ощущал, что такого места не могло быть ни в одной части известного человеку мира. Небо также переливалось странными, неземными цветами, которые заставляли душу холодеть, а волосы шевелиться. Не было ни жарко, ни холодно, но дышать было тяжело – лёгкие никак не могли захватить достаточное количество воздуха, что вызывало тошноту.
Сперва я решил, что очутился на другой планете, мысль тогда не показалась безумной, не было и страха, но потом пришло некое чувство, того, что я нахожусь именно на Земле. Не знаю, откуда оно пришло, но вскоре оно переросло в уверенность: да я находился на Земле. И самое чудовищное заключалось в том, что с этой уверенностью пришёл страх! Да, я предпочёл бы оказаться на любой планете за сотни миль от родной Земли, но только подальше от этого места, названия которому я найти не мог. По-моему, я повалился на землю без сознания. Когда я пришёл в себя, первое, что я почувствовал, был вернувшийся страх. Потом я ощутил какие-то странные толчки, идущие откуда-то из-под земли, как будто кто-то пытался вырваться наружу. Это заставило меня подняться на ноги, ибо невыносимо было лежать, прижимаясь ухом к земле, и слышать эти глухие удары. Я зажал уши, чтобы хоть как-то заглушить их, но они проникали в мозг не смотря ни на что… Когда я нашёл в себе силы оглянуть эту ужасную местность ещё раз и окинуть её более внимательным взглядом, по возможности, очищенным от эмоций, я заметил, что пейзаж (если можно было назвать то, что предстало моим глазам, этим мирным словом) был не таким однообразным, как это могло показаться на первый взгляд: милях в трёх от меня, одинокий, как могила самоубийцы, возвышался холм. Он походил на могильный курган, и первой моей мыслью было то, что удары эти шли из самого сердца этого холма, производимые заточёнными там в незапамятные времена племенами. О, если бы я тогда знал правду! Но я пошёл именно в направлении холма. “Безумие”, – скажете вы. Да, может быть, но что мне ещё оставалось делать? Ведь я знал, что ещё несколько минут оцепенения в этом месте, где даже воздух наполнен смертью, и мои и без того слабые нервы не выдержат… Бездействие – вот что пугало меня даже больше, чем холм. Ибо бездействие значило безумие, а нормальный человек никогда не поймёт, что такое безумие для того, кто ждёт его всю свою сознательную жизнь… Кажется, что пора бы уже смириться с волей жестоких богов, но надежда живёт, хотя ты пытаешься безуспешно задавить её…
Не чувствуя ног, которые, казалось, онемели от страха, и весь
Когда я подобрался к тому месту, откуда начал свой обход, по крайней мере, как мне тогда показалось, я обнаружил то, на что сперва не обратил внимания: вообще весь курган был покрыт мелкими трещинами, как будто почве там не хватало воды, хотя я вообще сомневаюсь, что земля в том месте вообще когда-либо знала воду, однако одна трещина была крупнее других, настолько, что в неё можно было просунуть голову. Я подполз к этой трещине, и, будучи немало заинтересован тем, что же производило те странные звуки (а в том, что эпицентром этих ударов, то усиливающихся, то затихающих, был именно холм, сомневаться не приходилось), заглянул внутрь. Сначала глаза мои, не привыкшие к темноте, ничего не увидели, но через несколько минут наблюдений, я с удивлением открыл, что внутренние стены холма слабо светятся неким призрачным серым светом. Но не это заставило меня в ужасе отпрянуть от трещины и, чувствуя, как ладони покрываются мерзким, липким потом, ринуться подальше от холма. То, что я увидел, потрясло меня до глубины души: внутри холма жила бездна, чёрная, кошмарная бездна, но я не оговорился, да, она жила, бездна таила в себе боль, и мука была её жизнью.
Бежал я не долго: ноги подкосились, и я полетел на землю, под которой, как я уже знал, тоже была бездна… Я лежал на земле и безысходная тоска наполнила мою душу: я точно знал, что спущусь в этот проклятый бесконечный мир. Боже! Почему ты позволил мне сделать это, почему не убил на месте? Смерть куда более милосердна, чем то, с чем я теперь обязан жить. Я лежал, и уже представлял себе, как пробираюсь в трещину, как свет, пусть скрытого неземными облаками, но всё же солнца, навсегда теряется по мере того, как я проникаю всё глубже и глубже. Я знал, что это означает мою смерть (о, если бы всего лишь смерть), но что мне ещё оставалось делать? Конечно, мысль о самоубийстве не могла не прийти ко мне в голову: покончить со страданиями вместо того, чтобы отправляться в бездну, но моя трусость, о которой я уже упоминал, остановила меня и на этот раз… Теперь я уже не смогу даже подумать о том, чтобы лишить себя жизни… Холм стоял предо мной, и я, окинув его тоскливым взглядом, медленно пошёл вперёд…
Протиснувшись в довольно узкую трещину, я первым делом я огляделся. Оказалось, что бездна была не такая пустая, как мне показалось на первый взгляд. Мир внизу, а это был мир в полном смысле слова, был не таким уж и просторным; да, взор мой не смог нащупать дна, хотя глаза уже понемногу привыкли к царящему в там полумраку, да, я не знал, какова была площадь этого места, но там не было пустоты. Увиденное точно описать не смогу, потому что в тот момент объективно воспринимать действительность я не был в силах. Да и кто смог бы, когда перед ним открылось то, чего ни один живущий ещё не видел, то, чему не было названия, то, что расстилалось под самой поверхностью земли на сотни миль, а в глубь – бог знает на сколько. Скажу лишь то, что описание Гадеса в греческой мифологии наиболее подходит для того, чтобы пояснить ту непустоту, что я лицезрел, возможно, представив себе перевёрнутую Вавилонскую башню, пронизанную множеством пещер, как будто миллионы огромных кротов сотни веков трудились, чтобы создать это, читатель и сможет хотя бы слабо представить это.
Повторяю, рассудок мой был тогда затуманен величием виденного, страхом, который ничуть не уменьшился, отчаянием. Возможно, я уже тогда сошёл с ума, и если рассказ мой становится всё более сбитым, то и оттого, что описывать то, о чём никто не имеет представления, чтобы хоть с чем-то сравнить пережитое, а также то, что сам видел лишь в коротких проблесках сознания, которое возвращалось в недолгих промежутках между приступами осатанелого безумия, во время которых, я выкрикивал проклятья всем богам и демонам, которых знал, нелегко. Помню, там было множество мостов, переходов, арок. И ещё я помню ДВЕРИ… о, эти двери, покрытые странным орнаментом. На этих железных дверях (человеческой ли рукой?) были изображены фигурки людей, зверей, причём среди известных мне пород встречались и совершенно трудновообразимые животные, возможно, населявшие нашу планету тысячи лет назад. Двери эти вели в странные помещения, свисавшие, подобно сталактитам, с потолка (хотя, потолок, наверное, не самое лучшее определение), однако в тысячи раз превосходившие все виденные мною сталактиты. От иных перевёрнутых конусов ответвлялось ещё множество сталактитов, к которым также вели двери. Но главное, то, что эти сооружения, природного или рукотворного происхождения, были пустые внутри, и оттуда и раздавались те мерные удары, что привели меня в трепет ещё на поверхности. Проклят будет тот миг, когда безумие овладело мною настолько, что я внял сумасшедшему искушению ЗАГЛЯНУТЬ ВНУТРЬ! Не сразу я решился на это, но так сильно было это стремление, что я не нашёл в себе силы бороться с ним.