ХОЛОД МАЛИОГОНТА
Шрифт:
Александр зябко повел плечом. Обилие стекол бередило память, будило детские страхи, когда мяч бился о стены в опасной близости от рам и, затаив дыхание, малолетние игроки следили за траекторией кожаного снаряда. Вблизи гостиницы «Центральная» проведение подобных матчей совершенно исключалось. Любое попадание однозначно вело бы к фейерверку осколков. Кроме того, было в этом здании что-то еще… Нечто холодное, взирающее на живой мир с каменным презрением. Так или иначе, но возникшее ощущение дискомфорта нарастало по мере приближения к гостинице. При этом Александр продолжал чувствовать, что в спину ему смотрят Цой с Маципурой. Они словно ждали чего-то, что должно было остановить следователя, и их ожидание невольно передалось ему, словно он шагал под прицелом далекого снайпера.
Тусклая медная рукоять размерами
Раз или два ему случалось забегать сюда по служебным делам. С тех пор в гостинице изменилось немногое. Разве что серые плафоны под потолком расцвели пышными люстрами, а обитые деревянной планкой стены запестрели картинами и фотографиями. Единственный обитатель просторного вестибюля сидел за небольшой конторкой и забавлялся тем, что, глядя на себя в зеркало, пальцами тер глаза. Расчесывал он их столь яростно, что, казалось, вот-вот выцарапает. Маленький транзисторный приемник, примостившийся возле служащего, наигрывал что-то тягуче-восточное, перебиваемое треском и шипением помех. Остро пахло лавандой, но почему – этого Александр не сумел бы объяснить.
Взглянув на вошедшего раскрасневшимися глазами, служащий проворно соскочил со стула. Александру стоило немалых усилий, чтобы не выдать своего изумления. В то время, как тело служащего принадлежало крупному, вполне сформировавшемуся мужчине, ножки его оказались кривыми и крохотными. По полу он скорее не шагал, а перекатывался. Впрочем, самого карлика это абсолютно не смущало. С радушной улыбкой он подсеменил к следователю и, протянув жилистую руку, дружелюбно представился.
– Зиновий Громбальд. Для своих просто Зинка. Кому-то это может показаться обидным, но я не обижаюсь. На что, скажите пожалуйста, можно обижаться в моем положении?… Кстати, о вас справлялись – и уже не раз. Правда, Марат Каримович сегодня заняты, но интерес тем не менее проявляли. Сами понимаете, симпозиум, кульминационный момент… Оппоненты сосланы во мрак, в свете дня – меры секретности по психотронному оружию, возможная кончина света от рук террористов. Сегодня выступает докладчик из Гватемалы. Тема – заштопывание вселенских дыр и вечный вопрос единения. Председательствуют сами Марат Каримович, так что, увы, аудиенции пока не выйдет. Но если желаете, можете прогуляться по залам. Ей богу, у нас неплохая выставка! Имеются работы Манина, Даниленко, Головщикова – если не видели, обязательно взгляните! Есть в них, знаете ли, нечто этакое! – Громбальд восторженно потер подушечками пальцев. – Вдохновляющее на онтогенез, что ли! Романтизм Торховой, энергия Маркова, простодушие Кондратьева. Согласен, с ними можно спорить, их можно поносить, но именно этим они и прекрасны! Косность – не главная беда, поверьте мне. Куда страшнее апатия. Дурная привычка – читать на стульчаке в коммуналке. Но хуже если не будут читать вообще! Поиски смысла заходят в тупик не потому, что искомый отсутствует. Смысл невозможно найти там, где его нет. За него надо бороться, как за собственное здоровье. И в том, и в другом случае ленивых ждет неудача, ибо искать – вовсе не значит лицезреть трещины потолка. Человеческий поиск подразумевает куда более энергичные процессы. Мазохизм в смысле насилия над душой и мозгом. Хлещите их плетью, и может быть, выйдет толк. Впрочем, вы следователь, вам это известно не хуже меня…
– Вас кто-то предупредил обо мне? – Александр ровным счетом ничего не понимал. Словоохотливый карлик начинал вызывать у него раздражение.
– Да вы не сердитесь, – странный человечек полуобнял его за талию. – Через недельку-другую страсти поутихнут, выберут другого председательстующего, и у Марата Каримовича наверняка выбьется свободная минутка.
– Но я не могу ждать так долго!
– Это вам только так кажется. Человек от природы наделен терпением. Животное столько не выдерживает, сколько выдерживаем мы, – Громбальд сокрушенно помахал свободной рукой. – Поэтому походите по коридорам, подышите воздухом искусства, всплакните. Конечно, безобразие, что мы не имеем возможности принимать посетителей исходя из желаний последних, но таков уж существующий статус. На время проведения симпозиума вводится чрезвычайное положение,
– Если я правильно понял, симпозиум проходит прямо здесь?
– Совершенно верно.
– В гостиничных номерах и подсобках?
– Не совсем так, но согласитесь, о душе можно беседовать где угодно. Иногда в подсобках – это даже не в пример сподручнее. Нежели на пухлом диване.
– Ага… И это имеет какое-то отношение к съезду мелиораторов?
– О! Самое непосредственное! Вижу, вы читаете прессу и довольно внимательно. Об этом упоминали в ряде зарубежных журналов. «Плейбой», «Юманите»… Мы, Александр Евгеньевич, – всюду!
– Понятно… – Теперь следователь чувствовал себя окончательно сбитым с толку.
– Да не мучьте же себя так, Александр Евгеньевич! Ей Богу, на вас больно смотреть! В самом деле, побродите по коридорам, поизучайте репродукции. В них, понятное дело, не та энергия, но кое-что все-таки есть, – карлик продолжал вести его, отворяя дверь за дверью, показывая на стены, увешанные фотографиями и картинами. – Одна деликатная просьба: не мешайте проведению симпозиума, не отвлекайте постояльцев от диспута. Ну а за сим я имею честь распроститься. – С удивительным проворством Зиновий Громбальд юркнул в боковой проход.
– Послушайте! – Александр метнулся было за ним, но ударился головой о притолоку. Под черепом полыхнуло искристое пламя, и, обняв гудящее темя, он прислонился к стене. Происходящее по-прежнему не укладывалось в сознании. Ему казалось, что над ним посмеялись. Симпозиум!.. Какой может быть симпозиум в гостинице? И почему главный администратор обязан председательствовать на этом самом симпозиуме?… Картины, коллажи, фотографии кружились перед глазами пестрым калейдоскопом. Внезапно он сообразил, что нумерация дверей не соответствует действительности. Семьсот шестьдесят один, семьсот шестьдесят два… Держась за голову, Александр припустил по коридору. Ковровая дорожка куда-то пропала, шаги гулко загрохотали под сводами. Это не могло быть седьмым этажом! Он помнил совершенно отчетливо, что по лестнице они не поднимались и в лифт, конечно же, не входили. Однако, числа на латунных дверных табличках говорили об ином.
Коридор изогнулся под тупым углом, где-то далеко впереди замаячила служебная лестница. Но где же, черт возьми, вестибюль?!..
В панике он повернул обратно. Под ногами вновь зашуршал ковер, но общая картина не изменилась. Александр машинально перечитывал надписи, сделанные карандашом под трехзначными номерами: Люмперго Авраам Имбрекович, космозоология; Дарьяно Порциус, лебертоман и символист… Как видно, в гостинице имелись свои шутники. Дистанция до лестницы оказалась длиннее, чем он рассчитывал. Так! Александр притормозил. Это еще что за фокус? Возле одной из дверей обнаженный по пояс, в чалме, атласных шароварах и с ятаганом на кожаном ремешке стоял исполинского роста атлет. Руки классическим образом сложены на груди, глаза нацелены в противоположную стену. Следователь невольно проследил за его взглядом. Ничегошеньки. Ни словца нехорошего, ни распоследнего таракана. Абсолютно пустая стена! Что, интересно, он там высматривает?… Александр встряхнулся. Сейчас его должны интересовать иные темы, а этот индус, смахивающий на ифрита вполне способен помочь.
– Простите, у меня тут затруднение. Мне нужен номер, где остановился…
Не дослушав его, атлет рыкнул под нос незнакомое словцо и сомкнул веки. На деликатный намек это отнюдь не походило. Представителя милиции откровенно отфутболивали, давая понять, что никакого контакта не будет.
– Мда… – Александр приложил ладонь ко лбу. Почему-то стало вдруг ясно, что он безнадежно пьян, и только этой особенностью своего состояния можно объяснить все происходящее. Оставалось только вспомнить, где же и когда он успел отравить себя алкоголем.
Ощутив толчок в грудь, Александр покачнулся. Мягким рассыпчатым снегом с потолка посыпалась известка. Ветвистые змейки трещин поползли по стенам, вертко пробираясь меж бесчисленных шедевров местного художничества. Тяжело дыша, Александр перешел на шаг и, не сознавая того, что делает, громко постучал в ближайшую дверь. Сверху уже падали куски штукатурки. Надпись на этой двери была столь же забавной, сколь и непонятной: «Приакарт Ри По, бухгалтерия-геодезия всеобщей космогонии». Постучав еще раз и не дождавшись отклика, он переступил порог.