ХОЛОД МАЛИОГОНТА
Шрифт:
– Чего-чего, а рукоприкладства от вас я не ожидала, – голос у нее оказался низким, обволакивающим. Он гипнотизировал сам по себе. Ноги Борейко приросли к полу. Савченко с Семичастным тоже не двигались.
– Я же вам говорил… Говорил же я вам…
– Что ж ты, Петя-Петушок расхныкался? – герцогиня поглядела на сидящего, и Борейко показалось, что глаза ее зажглись рубиновым светом. – Разве мы с тобой не друзья? Ты выручил меня, я выручу тебя.
Судорожным движением майор помассировал горло. Невидимый кляп душил его.
– Вы что-то хотели сказать? – герцогиня участливо
– Очень сожалею, сударыня, но этот человек преступник. Мы вынуждены арестовать его по обвинению в убийстве.
– Что вы говорите! Какая жалость!..
– Это не повод для зубоскальства.
– Ваша правда, – герцогиня обворожительно улыбнулась. – Но у Петечки есть серьезный мотив. Он действовал исключительно по моей просьбе. Петечка – человек мягкий. И он любит меня. Вы собираетесь осудить его за любовь?
– Что за ахинея! – Борейко закипал. – Этот Петечка убил пятерых, и любовь, знаете ли, здесь ни при чем.
– Очень даже при чем, – живо возразила она. – Если я попрошу ваших помощников удалиться, разве они не сделают этого? Наверняка сделают, потому что красота, как и любовь, всесильна, а они молоды и, конечно же, не равнодушны к красоте.
– Ни черта они не… – Борейко изумленно обернулся. – Николай! Павел! А ну, назад!..
Но оба его орла слепо шагали к дверям. На оклик начальника они даже не оглянулись.
– Не беспокойтесь за них. К мужчинам, тем более, молодым, я благосклонна. Они отправятся домой, к семьям, и о сегодняшней ночи больше не вспомнят… О! Вот и наш Петя-Петюнчик!
Борейко, как ужаленный, отскочил к стене. Петя-Петюнчик успел сходить на кухню и теперь стоял перед ним, сжимая в руке нож. При этом он не переставал хныкать. Кровь перепачкала ему подбородок и неровными полосами стекала по рубашке.
– Вы же видите… Это не я. Я здесь никто…
– Брось нож! – рявкнул Борейко. Натренированным движением выхватил пистолет, сбросив его с предохранителя. – А вы, дамочка, сядьте, пожалуйста, в уголок. Так будет лучше и для вас, и для меня. А насчет гипноза предупреждаю: малейший фокус, и открываю огонь.
– Люблю кровожадных мужчин! – герцогиня причмокнула губами и, томно опустившись в кресло, раскинула в стороны меха. – А вы, майор, любите красивых женщин?… Только не надо краснеть. Скажите, как есть. И на ноги мои можете смотреть. Или опасаетесь гипноза?
– Прикройтесь, – сдавленно пробормотал Борейко. – На меня это не действует.
– Ой ли? А что ж вы вдруг охрипли? От избытка служебного рвения?… – герцогиня усмехнулась. – И с каких это пор красивые женские ноги перестали действовать на мужчин?… Признайтесь, майор, природа берет свое, и я нравлюсь вам, как вы нравитесь мне.
– Я… Я арестую тебя!
– Ага! Вот мы уже и на «ты». А арест – слово красивое, многозначительное. Я бы не отказалась арестовать вас. Петюнчик, как вы уже поняли, излишне мягок и каши с ним не сваришь. Его и не пугал никто, а он уже расклеился. С вами, возможно, получится иначе. Небольшая дрессура, толика манер, и из нас выйдет отличная пара. Петечка, думаю, ревновать не будет.
– Я хочу спать, – плаксиво прогундосил Петр
– Сегодня вы у меня оба отоспитесь, – грозно пообещал Борейко. – В каталажке.
– Браво! Он еще и шутит, – герцогиня лениво похлопала в ладоши. – Ну же, голубчик, не упрямьтесь. Я сделала предложение, ваше дело – согласиться. Другого выхода все равно нет.
Пистолет в руках майора мерно подрагивал. Металлический ствол вторил биению сердца. Борейко прилагал массу усилий, чтобы не смотреть в сторону обнаженной герцогини.
– Сейчас вы оба встанете, – процедил он, – и медленно пройдете к выходу. Одно неверное движение, и я стреляю.
– Кажется, начинаю понимать, что вам мешает, – герцогиня нахмурила тонкие брови. – Пока эта гадость у вас в руках, вы будете нести одну околесицу за другой. Как это вы называете – ахинею за ахинеей. Ничто так не опьяняет людей, как оружие. Петюнчик, забери у него эту фузею. Или, может быть, маузер… Я так плохо разбираюсь в оружии.
– Стоять на месте! – выкрикнул Борейко, но комната уже разваливалась на куски. Через проломы в стенах океаническими волнами вливалась тьма. Огненные змеи, возникнув ниоткуда, закружились в пестром хороводе. Майор выстрелил в потолок, но пистолет вырвало из рук, едва не покалечив пальцы. Земля содрогнулась, и в тот же миг из дымных туч посыпались пепельные хлопья. Ошеломленный, он озирался и беспомощно стискивал кулаки. Квартира исчезла бесследно. Он стоял посреди черной равнины, и прямо перед ним громадой возвышался грохочущий холм. Лавовые реки текли справа и слева. От них несло гарью и жаркой смертью. Невольно Борейко прикрыл лицо. Почва вновь завибрировала под ногами, майора подбросило вверх, и налетевший ветер хищно подхватил его, закружил в пыльных объятиях…
Не сразу он сообразил, что лежит на холодных камнях в незнакомом подвале. В шагах десяти от него на диковинном троне сидела все та же женщина с картины. Похожий на свернувшегося калачиком пса, Петюнчик дремал возле ее ног. И тут же подле трона, выстроенные полукругом, горели гигантские черные свечи. Борейко обратил внимание на то, что горели они по-особенному: удивительно ровно, не мерцая, заливая подвальный полумрак мертвящим голубым светом. В подземелье было чрезвычайно холодно, и, выдохнув клуб пара, майор машинально прикинул – градусов двадцать, а то и все тридцать. Это и называется из огня да в полымя… Он заворочался, пытаясь сесть. Каменный пол обжигал спину и ноги.
– Надеюсь, вы чуточку поумнели, – голос герцогини заставил его поднять голову. Толкнувшись от далеких стен, эхо с издевкой повторило фразу.
– Кто вы такая? – с дрожью произнес он.
– По-моему, вам объяснили. Некогда я имела герцогство, сейчас же, увы, все мои владения – в рамках изображенного на холсте вулкана. Я Ногра, дочь герцога Закревского, мага и колдуна семнадцатого столетия. Сомневаюсь, что вы когда-либо слышали эти имена, но кругозор нынешних славян вообще крайне ограничен. Вы и раньше этим не блистали, а теперь… Забыта и история, и вся наша чернокнижная наука. Бедняжку-философию пытаются воссоздать заново из пепла, но храмы на крови строятся ох, как долгонько!