Холод, согрей
Шрифт:
– Глянь, всех одним ударом, кхо-кхо!
Эгорд помог другу подняться. Леарит накладывает лечебные заклинания, ожоги начали испускать бутоны лучиков, словно к ним присосались пиявки из меда и солнечного света.
Тиморис стонет блаженно.
– Ради того, чтобы прекрасная Леарит обо мне позаботилась, можно изуродовать себя и хлеще!
– И все-таки надо быть осторожнее, дорогой Тиморис, – говорит бывшая богиня, сосредоточившись на магии.
– Тебя спасли защитные амулеты, – говорит Эгорд. – Валялся бы сейчас в пяти местах одновременно.
Тиморис отмахнулся.
– Ямор с ними! Попрошу у Халлига еще, он добрый, не откажет.
– На тебя не напасешься.
– Эй, а кто говорил, что в учебе главное практика?
– Практиковался бы лучше с Велирой. Почему сегодня не пошел в пещеры? Леарит пришлось снова тебя подменить.
Тиморисова рожа похмурела.
– Ох, Эгорд, не дави… Лучше еще подорвусь на огненном шаре, чем встречусь с Велирой. Когда вижу ее глаза, кажется, вспыхну, и пепла не останется, куда там файерболам…
– Не думал, что тебя можно пристыдить.
Тиморис вздохнул.
– Угораздило же меня стать отцом такой бестии. В ней столько ненависти ко мне, аж мурашки по коже!
– Девочка хорошая, – говорит Леарит мягко. – Просто жизнь ожесточила. На самом деле, любит тебя.
Девушка заканчивает с целительством, Эгорд придерживает Тимориса за плечи, суетится как портной над хрупким манекеном, тот с двадцатой поправки наконец-то держится на ногах более-менее, Эгорд оценивает с макушки до сапог. Сойдет.
Тиморис нервно посмеивается.
– Так любит, прирезать готова…
– Любит и хочет, чтобы у нее был отец, – убеждает Леарит.
– Завтра не вздумай отлынивать, – предупреждает Эгорд. – Перестанешь дочку навещать – навестит тебя сама, а это в наши планы не входит. Крепость не должна быть территорией опасности, скоро прибудут ученики.
Тиморис мрачно хмыкнул.
– И ученицы, – добавил Эгорд.
Тиморис оживает, в глазах огоньки.
– Ученицы, говоришь?.. Ну ладно, ради безопасности учениц, так и быть, повидаюсь с дочкой в сотый раз, наглядно докажу, что соваться в крепость – пустая трата сил.
– Так бы сразу…
– Только это, поторопи события, а то эти загадочные ученики… и ученицы… который месяц обещают появиться, да никак не появятся.
– Потерпи пару недель.
– Терплю уже столько, что можно в Светлый Орден подаваться.
Жея кружит над двором, ее бесхитростная сущность увлечена погоней за птицами, похожими на нее – такими же пышноперыми, но серыми, размером с голубей. Дым попал под влияние ледяной магии, что источает башня, превратился в серый лед. Жея гоняется за темными двойниками с криком.
Леарит принялась воскрешать големов той же магией, какой лечат живых. Тиморис восхищенно ругается, превращая крепкие словечки в более-менее сносные для бывшей небожительницы. В капсулах жидкого янтарного света куски льда срастаются, трещины исчезают, конечности слабо шевелятся. Эгорд хмыкнул. Приятно убедиться, что
Палец чувствует жгучее тепло.
– Эгорд, отзовись, – голос Халлига.
Эгорд поднес палец с Оком Асимиры к губам, золотой глаз в оправе мерцает.
– Слушаю, Халлиг.
– Эгорд, я в подземелье, на третьем этаже. Знаешь, где именно. Спустись ко мне… Пожалуйста.
От мысли о месте, что имеет в виду Халлиг, настроение резко портится. Лишь от мысли! А уж явиться туда лично…
– Это обязательно?
– Да.
На какое-то время Эгорд оледенел, погрузился в себя, доспехи покрылись изморозью. Наконец, пришел в движение, пленки льда хрустят, осыпаются.
– Как ты немилосерден, светлый жрец, – пробует шутить воин-маг в надежде, что это сдержит лавину темных воспоминаний.
Глава 4
Эгорд прошел через внутренние ворота в крепость, белоснежность сменилась теплым сумраком треугольных коридоров. Пока сапоги отбивают ритм, голова старается не думать о том, о чем думается.
Третий подземный этаж – самое черное место в крепости. Тьма густая, свет от пламени факелов не может ее прорезать. Спасает заклинание ночного зрения.
За очередным поворотом возник протяжный коридор, в конце – фигурка в белых жреческих одеждах.
Эгорд подходит.
– В чем дело, Халлиг?
Пытается не смотреть жрецу за спину, но взгляд все равно цепляет злосчастную каменную дверь – плиту с паутиной узоров, в центре блестит желоб в форме человеческой пятерни.
Память кровоточит свежими воспоминаниями…
В пальцах Халлига старый лист пергамента, под облачками седых бровей зрачки прыгают как зайцы в клетках, от каждой строчки спасаются метанием к другой строчке. Будто читать не хотят. На лице жреца улыбка.
Эгорд ткнул подбородком в лист.
– Что это?
Халлиг, не отрывая взгляд от листа, посмеивается, качает головой, будто ему неловко, хотя содержание текста забавит.
– Рылся в своих записях, – говорит Халлиг, – и, представляешь, откопал юношеские стихи!
Эгорд перенял улыбку.
– Ты писал стихи?
– А кто в молодости не писал… В те годы относился к этому серьезно. Думал, совершаю подвиг, дарю миру величайший бриллиант мысли, столько восторга было, ужас! А сейчас и кухарке зачитать бы не рискнул! Но ладно бы только это. Уже тогда я был неплохим магом. Ума хватало, а мудрости… С помощью магии размножил листок с этим опусом до стопки толщины такой, что можно было убить, если размахнуться. И три ночи расклеивал на стенах, столбах, повозках, на спинах дремавших стражников, закидывал в окна, сады, словом… И еще умудрился подписать автора. В общем, дурость мою увидел весь город. А ведь в самом деле думал, что одаряю человечество гениальными мыслями! Взять бы себя из прошлого – да по шее. За чушь, к которой призывал… Эх, молодость…