Холодная комната
Шрифт:
– У тебя пожить? – изумлённо переспросила Светка, вытаращив глаза. Юля удивилась не меньше.
– Да, у меня. А что здесь такого? Надеюсь, ты понимаешь, что мы теперь сможем выжить только вдвоём?
Светка не ответила.
– Понимаешь? – пристала к ней Кременцова, – или не понимаешь?
– Но ты ведь не долечилась ещё!
– Практически долечилась! Нога выглядит нормально, не беспокоит. Уколы ты мне и дома поколоть сможешь. Курить я бросила.
– Ну а как я буду сюда на работу ездить? С тобой под ручку?
– Отпуск возьмёшь, отгулы, больничный! Не знаю, что! Мне
Светка вдруг жалобно заморгала. Выронив сумочку, приложила к лицу худые, белые руки и заскулила:
– Господи, боже мой! За что мне опять? Ведь я никому ничего плохого не сделала! Никому! Во что ты меня втянула? Чёртова дрянь! Скажи мне, во что ты меня…
– В полное дерьмо, – оборвала Юля. Переложив свои вещи из тумбочки назад, в сумку, она решительно присоединила к ним справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству. Хотела взять ещё какую-нибудь вещь Аньки на память, но передумала, рассудив, что память и без того изгложет её несчастную душу до сердцевины костей. Выдвинув, тем не менее, нижний ящик Анькиной тумбочки, она вдруг обнаружила в нём надёжное подтверждение своей мысли. Это была небольшая книжка – Булгаков, «Мастер и Маргарита». Отлично! В точку.
Между тем, Светка вдруг успокоилась и уже была как будто очень даже довольна возможностью сменить место жительства.
– Только мне домой придётся заехать, вещи забрать, – сказала она, помогая Юле застегнуть сумку.
– Ну хорошо, заедем. Только на чём?
– Тут троллейбус ходит до Армавирской.
Всучив медсестре гитару, Юля надела шлёпанцы, взяла сумку, и – напоследок не удержалась, обвела взглядом маленькую палату. Не нужно было этого делать. Ведь она провела здесь не год, не месяц и не неделю – всего лишь полтора дня. Тридцать шесть часов! Да, за это время её судьба успела сплестись с судьбой больной проститутки так, что теперь, когда разодрали – хлынула кровь. Ну и что с того? Подумаешь, кровь! Анькина постель осталась такой, какой её оставила Анька, бросившись к телефону. В тумбочке аккуратно лежали вещи и книги. На столе стоял чайник, блестело зеркальце в резной раме. Но мягких тапочек с кроличьими ушами возле кровати не было. Где они теперь, интересно? В реанимации? Или уже в мусорном контейнере?
Кременцова рыдала громко, уронив сумку и сев на стул. Светка обнимала её.
– Ну, всё! Хватит, хватит! Юленька, перестань, не плачь. Ей бы через год отрезали ногу. Точно отрезали бы!
– То…точно? – переспросила Юля, глотая слёзы.
– Конечно! Я тебе говорю. У неё сахара зашкаливали всё время. Ведь ты же знаешь, чем она занималась! Разве она могла за собой следить? Когда вопрос встал бы остро, она сама…
Юля хорошенько умылась, и они вышли из маленькой, светлой комнаты навсегда. В коридоре, к счастью, не встретили никого. Спустились по лестнице.
День был тёплый. Светило солнышко. Тополя и клёны стояли голые. Пройдя скверик, Светка и Юля нагнали двух санитаров, которые везли к моргу каталку с трупом в чёрном мешке.
– Ребята, это моя подруга, – сказала Юля, остановив санитаров, – позвольте мне попрощаться
– Сигарету дай и прощайся!
Светка дала. Открыв лицо Анечки, Юля вздрогнула. Мёртвая, в самом деле, смотрела страшно. Смерть изменила её черты, придав им страдальческой утончённости. Юля поцеловала синие, ледяные губы покойницы. Взяла сумку, поставленную на землю.
– Ну всё, пошли.
Перед проходной была лавочка.
– Помянуть не хочешь? – спросила Светка.
– Хочу. А чем?
Медсестра расстегнула сумочку и достала пузырёк спирта. Сели.
– Он не разбавленный, что ли?
– С ума сошла? Конечно, разбавленный! Но чуть-чуть. Вот тебе конфетка ещё.
После осушения пузырька Светка закурила. Юля взяла гитару, стала играть « Зелёные рукава». Лавочка стояла под клёном. Он звенел ветками на ветру. Осеннее солнце щурилось, улыбалось. За проходной шумела большая улица.
– Так вы с мужем просто соседи? – спросила Юля, начав играть другую мелодию.
– Да. И он мне – не муж. Уже три недели как развелись.
– Любовь прошла, что ли?
Светка зевнула и усмехнулась.
– Её и не было.
– А зачем тогда поженились?
– Ну, зачем люди женятся?
– По любви. По залёту. Из-за жилплощади. Из-за денег.
– От безысходности.
Кременцова так удивилась, что зацепила ногтем не ту струну.
– Я не понимаю! Ты красивее Мэрилин Монро!
– Не обо мне речь.
– Тем более непонятно! Ты вышла замуж за нелюбимого человека только из-за того, что у него не было шансов жениться ни на какой другой женщине?
– Да.
Внутри проходной, которая представляла из себя будку с приделанным к ней шлагбаумом для машин, вдруг вспыхнул скандал. Охранник отказывался впускать синюшного мужика с четырьмя бутылками водки. Мужик орал, что это, мол, для врача. Охранник орал, что к такому пойлу не то что врач – санитар из морга не прикоснётся. Очередь к проходной стремительно и ворчливо росла вдоль улицы.
– Я сейчас, – мяукнула Светка, и, резво встав, прошмыгнула в будку. Крики сразу же стихли. Через минуту Светка и алкашонок вышли на территорию.
– Ой, спасибо, родная, – пробормотал мужик, достав из пакета одну бутылку и вручив её Светке, – век не забуду, милая!
– Мне плевать, забудешь ты или нет! Яблоко давай.
Мужик дал два яблока – небольших, но красных, и зашагал к четвёртому корпусу. Сев обратно на лавку, Светка зубами вскрыла бутылку и протянула её отложившей гитару Юле, предупредив:
– Но только учти: тебе пить нельзя!
– Почему?
– Лекарства, которые тебе колют, несовместимы с водкой.
– Плевать!
Хлебнув грамм по семьдесят, вгрызлись в яблоки. Потом Юля стала разглядывать мужиков, проходивших мимо, а её собутыльница, закурив последнюю сигарету, коротко изложила и предысторию, и историю своего недолгого брака. Да, она вышла замуж из жалости, но с иллюзией, что объектик этого чувства, по меньшей мере, боготворит её. Однако, довольно скоро ей стало ясно, что он решил с её помощью доказать самому себе и своим друзьям, что очень даже способен соблазнять женщин, притом красивых. И одного доказательства ему показалось мало.