Холодная весна
Шрифт:
— Ерунда, — заявил он. — Не обязательно понимать, что значит каждое отдельно взятое слово; я объясню тебе в общих чертах, о чем ты будешь петь. Я не совсем понимаю, как тебе это удается, Анна, но у тебя это уже неплохо выходит. Ты вкладываешь в чужие слова свою душу.
Анна страшно тосковала по своему Раймонду и старалась изо всех сил. Вместе с Бартелеми они несколько месяцев бродили по дорогам Франции, устраивая концерты во всех городах, городках и поселках, через которые проходили по пути.
Пережить эти сладкие и вместе с тем тревожные минуты было непросто. Несмотря на предупреждение осторожного Бартелеми, Анна нутром чувствовала, что Раймонд придет сегодня. Казалось, она только и делала в жизни, что ждала его. И теперь настало ее время. Выглядит ли Раймонд — она должна запомнить, что теперь его надо звать Гвионн — так же, как и раньше? Что он скажет об их сынишке? Как он понравится Жану?
И в этот самый миг стук копыт частой дробью ворвался на просеку Внезапно конь остановился, как вкопанный.
— Возьми поводья, Бартелеми, — произнес милый голос, от одного звука которого у Анны сладко заныла спина.
Она услышала Раймонда… нет, Гвионна, она должна звать его Гвионном, она увидела, как он бежал навстречу ей, сминая сапогами папоротники. Она попыталась подняться, но не смогла — ослабшие ноги подкашивались под отяжелевшим вдруг телом.
— Анна! Анна!!!
И вот он уже стоял перед нею; несколько новых морщинок украсили его чело, спрятались в уголках рта. А его глаза? Они сияли как прежде, ярче изумрудов, и, глядя на нее, как и раньше смягчались и становились ласковыми.
Она успокоилась так же быстро, как впала в волнение. Поднялась на ватные ноги и упала в его объятия.
— Раймонд… Гвионн! О, Гвионн!
Они пылко целовали друг друга, в губы, в нос, в щеки, в шею, не обращая внимания на менестреля, пытались сказать друг другу что-то ласковое, дрожа всем телом.
Когда она погрузила свои пальцы глубоко в волосы любимого, сердце Анны замерло. Волосы его немного поредели, там и тут появились серебряные пряди, но они оставались все такими же мягкими и шелковистыми волосами ее милого.
Она вбирала в себя их аромат и по всему ее телу разливалось какое-то доселе неизведанное тягучее тепло. Это чувство было столь ново для нее, что на какую-то секунду она даже замешкалась, прислушиваясь к себе и пытаясь определить, что же это было. Она впервые за четыре года ощущала себя счастливой.
Через несколько минут Анна почувствовала, как кто-то тянет ее за подол.
На них с гримасой смотрел Жан. Он никогда не видел, чтобы кто-либо другой отвлек внимание матери от его персоны так надолго. Ему это не понравилось.
Бартелеми потихоньку отошел в тень деревьев.
— Мамочка? —
Гвионн оторвался от жены и, крепко держа ее за руку, опустился на колени в мягкий лесной мох, желая получше рассмотреть своего сына. Тоже преклонив колени, Анна обняла Жана второй рукой и притянула к себе.
— Так ты и есть Жан? — расхохотался Гвионн, вытягивая руку, чтобы погладить по темным детским волосикам. — Я так мечтал увидеться с тобой.
Ребенок, не обратив внимания на слишком взрослые слова, поднял в изумлении карие зрачки глубоко посаженных глаз.
— Жан, это мой лучший друг, Жан! Его зовут… — Анна заколебалась… — так как ему звать тебя?
— Думаю, пусть пока будет Гвионн.
— Его зовут Гвионн.
Жан стоял насупившись.
— Гляди, я принес тебе гостинец, — сказал Гвионн. — Он сунул руку за пазуху и, вытащив что-то твердое, замотанное в платок из миткаля, передал подарок ребенку.
— Это мне?
Жану редко кто чего дарил за всю его коротенькую жизнь.
— Тебе. Ну-ка, открой.
Во второй раз просить было излишне. Тонкая материя была содрана, под ней обнаружилась лошадь, прекрасная резная лошадь, умело изваянная из эбенового дерева и покрытая лаком и воском.
Анна немного пришла в себя.
— Гвионн, какая прелесть! Откуда она у тебя?
— Дерево купил у одного торгаша в Домме…
— А вырезал сам?
Лошадка была — глаз не отвести; стройный арабский вороной, изображенный Гвионном в момент прыжка, с развевающимися от ветра гривой и хвостом.
— Сам старый резчик в Ваннском соборе позавидовал бы твоему мастерству, мой милый, — сказала Анна. Она задавала себе вопрос, сколько времени пробудет чудесная игрушка в руках ребенка с необломанным хвостом. Для ребенка лошадка была слишком хороша, царский, непрактичный подарок, и она еще больше влюбилась в Гвионна за такую заботу. Однако Жан, сжимавший в руках статуэтку, даже не улыбнулся.
— Кажется, я не с того начал, — предположил мастер-резчик, не видя выражений восторга. — Наверное, она ему не понравилась.
Анна рассмеялась.
— Ты, видать, плохо знаешь детей. Молчание говорит здесь больше слов. Он попросту остолбенел от изумления. Он без ума от подарка. Что ты скажешь, сыночек?
Жан не ответил ни слова, но кивнул.
Бартелеми сделал шаг вперед.
— Ты что сейчас получил, милое дитя?
— Лошадку. Смотри.
— Красивая правда? А ты не хочешь посидеть на настоящей лошади?
— Да.
Бартелеми подал мальчугану руку.
— Пошли, познакомимся со Звездочкой, а твоя матушка и Гвионн пусть обменяются новостями.