Холодно-горячо. Влюбленная в Париж
Шрифт:
От него пахло землей, солнцем и табаком. Своими крепкими пальцами он скручивал самодельные сигареты с удивительной скоростью. Его лицо со смуглой кожей и суровыми чертами выражало непреклонность. Поставив локти на старый деревянный стол, он слушал разговоры своих гостей и время от времени бросал на меня пронизывающий взгляд, настойчивость которого меня смущала. Он пробудил во мне смятение, о котором я не могла сказать, чего в нем больше — страха или притягательности.
Вино было не самого лучшего сорта, но почва в этом краю такая, что плохих вин здесь попросту не бывает. По мере того как нами овладевало опьянение, я
Далеко за полночь танцоры начали расходиться по комнатам, приготовленным для них на ферме. Кловис оставался в доме, а у меня не хватило духа присоединиться к остальным. Будь я более раскованной, просто небрежно бросила бы ему: «Ты не пригласишь меня к себе?» Вместо этого я потащилась вслед за опоздавшими, но в последний момент свернула в ванную, располагавшуюся в конце темного коридора.
Когда я вышла оттуда, Кловис стоял на пороге кухни, лицом в коридор. Его взгляд, несколько агрессивный, остановился на мне. Я тоже взглянула на него с некоторой воинственностью.
Хватка у него оказалась буквально стальной. Без единого жеста или слова наши тела соединились, а эмоции слились в единый поток. Сопротивление доставляло обоюдное удовольствие, но я знала, что это не будет продолжаться вечно.
До моих ушей по-прежнему доносились возгласы и смех из кухни. Легким кивком головы я предложила Кловису последовать за мной в ванную.
Он не сдерживал своего возбуждения, и, к собственному удивлению, я не ощущала никакой потребности противостоять натиску этого мужчины, которого едва знала. Он сминал мою плоть своими железными пальцами и, прижав мои запястья к стене, лихорадочно впивался в мои губы. Его запах хищника, смешавшись с ароматом лавандовой эссенции, подействовал на мое сознание как зажженный шнур на бочку с порохом. Наши поцелуи превратились в укусы, а ощущение пойманности в ловушку, возникшее, когда он схватил меня за волосы, усиливало наслаждение.
Под ярким солнцем Средиземноморья я провела несколько дней, предаваясь бурной физической страсти с Кловисом. У нас не было ни общих пристрастий, ни воспоминаний — нас объединяли лишь анисовый ликер, вино и секс, но именно эти вещи казались мне сейчас важнее всех остальных. С освобожденным телом и душой, не омраченной никаким волнением, я буквально расцвела — хотя и знала, что после моего отъезда через несколько дней мы вряд ли когда-нибудь увидимся.
По возвращении в Париж у меня было еще множество легких романов. Случайные встречи, мгновенно вспыхнувшие влечения, краткие и эфемерные… Это были незнакомцы, которыми я увлекалась на одну ночь или на несколько часов. Я знакомилась с ними в очереди в кассу кинотеатра, на выходе из автобуса, возле библиотечных стеллажей; Взгляд, намек — и меня тут же охватывало желание. Я больше не испытывала ни малейшего раскаяния. Любовные чувства меня уже не занимали, я хотела жить одним лишь инстинктом. Одинокая и свободная в эти безмятежные годы, когда во всех аптеках продавались противозачаточные таблетки, а СПИДа еще не существовало, я чувствовала себя прекрасно, одинаково наслаждаясь и одиночеством, и недолгими связями.
Но все когда-нибудь заканчивается.
В начале сентября мне предстояло вернуться в Японию, чтобы продолжать учебу в университете. Учебный год заканчивался в марте, и я уехала в Париж, проучившись полгода на последнем курсе. Теперь мне нужно было как следует освежить память, чтобы
Я купила обратный билет. Нужно было собирать вещи.
В конце августа, за восемь дней до моего отъезда, Тристан вернулся в Париж после полутора месяцев отсутствия. Загорелый, с отросшими и выгоревшими волосами, он слегка изменился. Я тоже могла похвастаться роскошным загаром и, однако, не могла избавиться от тоски, тяжелым грузом лежавшей на сердце.
— Как жаль, — вздохнула я. — Именно в тот момент, когда мне начало по-настоящему здесь нравиться, я должна возвращаться в Японию.
— А почему бы тебе не остаться еще на какое-то время? — предложил Тристан. — Я буду много разъезжать, и ты можешь жить здесь, если хочешь.
— Нет, я не могу. Мой вид на жительство истекает через несколько дней. После этого я стану нелегальной иммигранткой.
— Ты еще вернешься…
— Это не так просто. Япония далеко, авиабилеты стоят целое состояние.
— Не беспокойся, — сказал Тристан. — У тебя есть свои козыри, которых ни у кого больше нет. Я уверен, что ты справишься со всем гораздо лучше меня. Тебе еще предстоит встретиться с интересными людьми и снова вернуться в Париж.
Эти слова заставили меня улыбнуться, но не утешили.
Два дня спустя Анджело праздновал свой день рождения, и я была в числе приглашенных. Вечеринка была в огромной квартире в двести квадратных метров на Севастопольском бульваре, которую Анджело делил с многочисленными соседями. Музыка щедро лилась сквозь широко распахнутые балконные двери-окна на тротуар, по которому прогуливались праздные полуночники.
Анджело готовил в кухне бразильский коктейль, двигаясь под музыку с грацией дикой кошки. Высокая негритянка приблизилась к нему и увлекла за собой. Они начали танцевать в гостиной — с таким мастерством, что я невольно позавидовала.
На меня тоже подействовала музыка, и я присоединилась к танцующим. Отсутствие надежд лишило меня всяких тормозов. Вскоре с этой свободой предстояло расстаться; я снова должна была вернуться в тесное пространство своих прежних привычек.
Белокурый молодой человек ангелоподобной наружности танцевал рядом со мной и время от времени заговорщически улыбался.
— Ты японка?
— Да, а что?
— Я режиссер, и мне часто приходится работать с твоими соотечественниками. Их киностудия, «Ориен филм», находится в Амстердаме, но они часто снимают рекламные ролики во Франции.
— Ты говоришь по-японски?
— Нет, к сожалению! Поэтому нам всегда требуется координатор, владеющий двумя языками. Если тебе интересно, я могу познакомить тебя с продюсерами. На данный момент у меня в работе два фильма, и они могли бы сразу взять тебя на должность моего ассистента.
Аурелиан — так его звали — кажется, искренне хотел, чтобы так все и получилось. Он не был похож на человека, способного обмануть.
— Впрочем, — продолжал он, — они собираются открывать филиал и в Париже. Самое время с ними связаться — сейчас им очень нужен кто-то вроде тебя.
Работать в кино — не в этом ли заключалась заветная мечта поклонницы Годара, Висконти и Кубрика, которой я была? Даже если речь шла всего лишь о рекламных роликах, это было все же лучше, чем работать гидом в японском гетто в квартале Опера. Я уже видела себя на съемочной площадке, мечущейся туда-сюда между режиссером, актерами и сценаристом, в обстановке «Американской ночи».