Холодное блюдо мести
Шрифт:
Встречать приглашенного им на беседу гостя, Афанасьев вышел на середину кабинета, выказывая этим жестом особое радушие и расположенность. Визитер без боязни и без особого трепета пред очами Диктатора Всея Руси переступил порог и улыбнувшись, слегка застенчиво от оказанной чести протянул для рукопожатия сразу две руки, похожие на землечерпалки, настолько громадными они показались на первый взгляд хозяину кабинета. Гость был высок ростом и могуч в плечах. Но еще больше он был похож на не так давно побывавшего здесь митрополита Евфимия. Это сходство ему предавала, прежде всего, седая и длинная бородища, едва не до пояса, а также прямой и честный
— Здравствуйте-здравствуйте, дорогой Юрий Константинович! — улыбаясь, поздоровался Афанасьев, с посетителем, крепко пожимая обе его руки.
— Здравия желаю, Валерий Васильевич! — тоже улыбаясь, поздоровался в ответ тот, невольно выдавая в себе бывшего военного.
— Спасибо, что вы сразу согласились на мое приглашение, поэтому я очень рад приветствовать вас у себя, — по-прежнему излучая улыбку, произнес Верховный. — Прошу вас, проходите, присаживайтесь, — указал он рукой на креслице возле приставного стола.
Когда тот не без труда вместил свое массивное тело в хрупкое с виду кресло, Афанасьев занял место напротив.
— Позвольте признаться вам в том, — продолжил излучать расположение Афанасьев, — что я являюсь давним поклонником вашего телевизионного творчества. С огромным удовольствием наблюдаю за вашими циклами телепередач, таких как «Война» и «ЗаДушевные беседы». Каюсь, далеко не всегда удается смотреть ваши передачи в прямом эфире, но в записи на Ютубе стараюсь не пропускать ни одной из них, хоть это и не всегда получается, — продолжал петь соловьем диктатор.
— Спасибо, что не обошли своим вниманием мои попытки донести до зрителей крупицу альтернативного мышления, пропагандируемого мной и группой моих единомышленников с интернет-канала «Полдень», — пророкотал Юрий Константинович, оглаживая бороду. — Мне кажется, что за недавним возвратом мне наград, которые у меня изъяли следственные органы, стоите именно вы. Или я ошибаюсь?
— Пустое, — отмахнулся Афанасьев от такого предположения. — Следствие просто превысило свои полномочия, изъяв заслуженные вами награды, к которым не имеет никакого отношения. Наград может лишить лишь тот, кто их давал. А давало их Министерство обороны за вполне реальные заслуги перед Отечеством. Вы, насколько я знаю, участвовали в нескольких секретных операциях нашего подводного флота и плавали на знаменитом «Черном принце».
— Ходил, — несколько смущенно вставил Душенин.
— Что-что? — переспросил Афанасьев.
— Простите, — застенчиво ответил бывший моряк, но в нашей морской среде принято говорить не «плавал», а «ходил».
— Ну да, ну да, — закивал Афанасьев. — Как это я забыл про такое? Ну, вы уж простите меня — сухопутного человека, за такой ляп. Хотя…
— Что? — подался вперед корпусом гость.
— Хотя, я вот никак не могу взять в толк, почему моряки говорят «ходил» и в тоже время получают звания «капитан дальнего плавания», а не «дальнего хождения? — хитренько прищурился диктатор.
— Сдаюсь! — сразу поднял обе руки кверху бывший моряк, не переставая улыбаться. — Я и сам, признаться, никак этого не понимаю. Одно скажу —
— Ну-у, Юрий Константинович, — притворно нахмурился Афанасьев, — вы уж так быстро-то не сдавайтесь! Мы ведь очень рассчитываем именно на ваш несгибаемый характер.
— Поверьте, — приложил обе ладони к сердцу Юрий Константинович, — я весьма тронут вашей заботой.
— Это мой долг, как Верховного Главнокомандующего. Но хватит об этом. Давайте, я лучше продолжу свои восхваления. Ваши беседы со зрителями на животрепещущие темы — как глоток свежего воздуха в задавленной гнилостными испарениями атмосфере. Духовность — вот чего больше всего не хватает нашему обществу. Старые идеалы порушили, но и новых создать не смогли. А то, что выдают за новое видение мира, является ничем иным, как окончательным разложением морали и нравственности. И то, что происходит сейчас на наших глазах, когда Россия нашла в себе силы чуть отступить от края военной, экономической и социальной пропасти, является, для меня лично, прискорбным фактом. За экономикой и политикой, мы не разглядели духовной составляющей. Вы согласны со мной?
— Безусловно, — кивнул гость. — Однако следует ли мне расценивать ваши слова в качестве предисловия к постановке задачи? — сразу перевел разговор Душенин на сугубо деловой лад.
— Да, — не стал юлить Верховный.
В это время дверь в кабинет раскрылась, и официантка вошла, катя перед собой, ставшую уже традиционной тележку, уснащенную всяческим съестным. Пока она выставляла привезенную снедь на стол, разговор прервался. Под конец она выставила на стол два громадных термоса и виновато улыбнувшись, произнесла бархатным голосом:
— Простите великодушно, мы не знали, каким напиткам отдает предпочтение ваш гость, товарищ Верховный, поэтому, на всякий случай налили в термосы и чай и кофе.
— Спасибо, дорогуша, — в тон ей попробовал ответить диктатор. — Вы, как всегда, сделали все правильно. Мы тут с этим уж постараемся сами разобраться. Еще раз, спасибо.
Официантка удалилась, покачивая бедрами, как парусник принайтованный к кнехтам при слабом волнении. Оба мужчины со вкусом проводили глазами аппетитное зрелище. Когда она закрыла за собой дверь, то Афанасьев опять вспомнил свою роль радушного хозяина:
— Прошу к столу, Юрий Константинович. Вы у меня в гостях, а потому позвольте за вами поухаживать. Вы что будете: чай или кофе?
— Да, без разницы, — опять заулыбался моряк и добавил народную присказку. — Наша невестка — все трескат.
— Тогда, давайте кофейку для бодрости, — потянулся он к одному из термосов, чтобы разлить по чашкам ароматный напиток. — А вы, Юрий Константинович, не стесняйтесь, выбирайте все, что на вас смотрит.
— Спасибо, — не стал чиниться Душенин и ухватил со стола ватрушку.
Когда Афанасьев закончил разливать кофе и тоже взял ватрушку себе, разговор продолжился.
— Да, так на чем бишь я остановился?
— О предисловии, — сквозь набитый рот ответил гость.
— Ах, да. Спасибо. Так вот. Про культуру мы забыли в борьбе за кусок хлеба, не осознавая, что культура — это и есть хлеб, в какой-то мере. В культуре у нас дела плохи. Особо в массовой культуре. Как там, в свое время говорил вождь мирового пролетариата про искусство?
— Из всех искусств, для нас важнейшим является кино, — верно процитировал слова Ульянова моряк, начиная понемногу догадываться о целях человек пригласившего его сюда.