Холодное блюдо
Шрифт:
Движение получилось легким и молниеносным; сказывалась обширная практика – не далее как пару часов назад тренировался. Никитин мешком с картошкой осел на траву. Сзади чертыхнулся Алик.
Величев резко развернулся, передернул затвор и навел ствол на чрезмерно эмоционального бойца.
– Проблемы?
– Серега, успокойся, никаких проблем! – Алик отдернулся и выставил руки перед собой ладонями вперед, будто стараясь загородиться от возможного выстрела.- Кривой заработал, я понимаю, никаких проблем…никаких проблем, я разве против, никаких проблем…- бойца, словно старую граммофонную
– Хоккей. Тогда будь другом, нацеди пару литров бензина, а я сейчас тут закончу…
– Ага…- Алик не замедлил исполнить незамысловатый приказ бригадира и снова полез в багажник.
Тяжелый гад! Серега сначала хотел подтащить Кривого поближе к бабе, но затем, приподняв его за ворот и оценив вес, передумал. Пупок развяжется. Лучше по-другому. Сходил за именным ножом, обмотал ручку тряпкой, прицелился и, широко размахнувшись, воткнул перо Никитину в сердце. Тело вздрогнуло и опало. Возникла ироничная и самокритичная мысль о том, что сегодня слишком часто приходится пером орудовать, навык появился, не дай бог, в привычку перерастет, но Серега отогнал ее прочь.
Нож вошел глубоко – до упора. Все немалое лезвие – добрых двенадцать-тринадцать сантиметров – прочно засело в никитинском мясе. Точно, навык появляется, того мужика пришлось дважды резать, и то…абы как. А тут с одного раза – быстро и аккуратно. А лежит красиво! Даже кровь еле-еле из-под тесака сочится, не то, что у проклятого рукогрыза и мозголома. Хоть на открытку поздравительную фотографируй. Или на рекламный плакат.
Удовлетворенное хмыканье вырвалось из недр Серегиной души. Чистая работа, во всех смыслах. И в прямом, и в переносном. Он и нож решил не выдергивать, так выразительнее и пикантнее смотрится. Мусорам информация к размышлению. Нож не рядом валяется, а из грудины торчит. Волей-неволей проверят. К тому же затычка неплохая. Вытащишь же перо – хлынет струя, и опять заляпаешься с ног до головы.
– Вот,- Алик щелкнул крышкой бензобака и протянул Величеву пластиковую канистру, – два литра, как сказал…
– Отлично. Поставь пока рядом. И хватай за ласты нашего бывшего…героя, тащи его поближе к бабе. Только аккуратно, на спине волоки, а то красоту, типа, испортишь.
– Стоп! Ну-ка пульс пощупай!
– А где?
– В Караганде! На шее или на запястье. Чему только тебя в школе учили? Ты что, типа, книжек умных не читал и фильмов нормальных не смотрел?
– Не чувствую ничего…
Ай, уйди! – Велик преодолел брезгливость, нагнулся и приложил пальцы к шее Кривого. Подождал секунд двадцать и, не ощутив толчков, скомандовал: – Готов! Волоки!
Алик оттащил тело Никитина от автомобиля и уложил рядом с трупом женщины. Серега взял канистру и как следует полил бензином на ладони и голову Кривого, а также окропил конец длинной и сучковатой то ли палки, то ли ветки.
– Из искры возгорится пламя!- процитировал легендарные слова классика марксизма Величев и поднес зажигалку к окропленной части импровизированного факела. Палка не подвела, занялась ровным пламенем.
Единственный
– Зажарим барбекю! – промурлыкал Велик и ткнул факелом в голову Кривого. Облитая бензином кожа вспыхнула небольшим костерком, не пионерским, конечно, но как минимум туристическим. Серега отскочил и недовольно сморщил нос. Запахло паленным мясом и волосами.
Торопливо стукнув факелом по ладоням Никитина, Величев зашвырнул ветку в воду. Подождал, пока затухающие язычки пламени на голове и руках опадут окончательно, и осмотрел творение рук своих.
Картина – готовый видеоряд для низкопробного фильма ужасов. От увиденного замутило бы и опытного патологоанатома. Голова трупа обуглилась до черноты, кожа слезла бурыми лохмотьями, местами проглядывали обнаженные кости черепа, губы спеклись в невероятный бифштекс, разобрать, где начинается рот и заканчивается нос, было невозможно. Пальцы на ладонях скрючились и напоминали очищенную от изоляции горелую проволоку. На удивление, зрелище не вызывало у Сереги тошнотворного рефлекса. Чудеса: от вида капель крови на рубашке желудок готов исполнять акробатически этюды и извергать съеденное, а изуродованный огнем труп только морщиться заставляет. Алику, кстати, тоже хоть бы хны, но он менее брезглив и привередлив.
– Вот теперь, он у нас окривел реально. Родная мама не узнает. И не опознает! – удовлетворенно подытожил Величев и скомандовал:- Забирай канистру и сваливаем…
Когда звук мотора затих вдали, из-за тонкой пелены облаков выглянуло круглое лицо луны и посеребрило одежду и кожу валяющихся параллельно друг другу тел – скрюченного женского и частично обугленного мужского. Легкий дымок, поднимающийся над более крупным телом, в холодном лунном свете казался призрачным и зловещим…
Почти на средине реки, чуть ближе к левому – более пологому и поросшему травой – берегу на мелких волнах колыбелью покачивалась дюралевая моторная лодка. Покачивалась настолько ровно и спокойно, что поневоле слипались глаза. Между тем в лодке не спали, а предавались исконно мужскому занятию – рыбачили. Об этом свидетельствовали: нависающие над водой удочки, покоящиеся на носовой скамье стеклянная банка с дождевыми червями и коробка с прикормкой…и, главное, торчащее из кармана куртки-"энцефалитки" одного из рыбаков горлышко початой поллитровки.
– Степаныч, как ты свою мегеру уломал-то? Она ж тебя отпускать не хотела? – рыбак с початой бутылкой в кармане – мелкий худощавый мужичок лет сорока с растрепанной шевелюрой и лисьими чертами лица – донимал второго. Напарник растрепанного обладателя стеклотары – пожилой пузатый дядька в дождевике – нахмурился. Помимо пуза рыбак в дождевике мог еще похвастать роскошными черными с проседью усами и не менее роскошной лысиной.
– Отстань, окаянный.
– Это почему отстань? – обиделся мелкий.- Поделись, чем жену купил. Опытом, так сказать. Задобрил? Или сбежал?… Точно, по роже вижу, сбежал! Теперь она тебе задаст!