Холодное блюдо
Шрифт:
А сейчас явь. Горькая, печальная, серая, как хмарь над промышленным городом, явь. Наяву боль не всепоглощающая, словно во сне, и ужас не вселенский. Но все же боль и ужас, затаившиеся до поры в душе, но готовые в любой момент выползти на свет.
И надо жить дальше… с болью и ужасом.
Насти нет…И нет их долгожданного ребенка, узнать пол которого и придумать имя они не успели. И необходимо привыкать к постоянной тяжести, к ощущению сосущей пустоты внутри и горечи под языком.
Мать вчера, пытаясь неуклюже успокоить (между тем сама каждые пять минут принималась реветь белугой), обмолвилась, что все наладится, Артем еще не старый…
Почему-то это запомнилось хорошо. Из лучших побуждений вроде сказала, но
А ведь он любит Настю…
Любил…
Стихотворений в ее честь не сочинял, баллады под балконами не пел, на ветряные мельницы с копьем наперевес не бросался, ратных подвигов во имя ее не совершал, но… как жить без нее не представлял. Без ее улыбки, озорного взгляда, ироничных поучений и добродушных насмешек, без ее прикосновений, поцелуев, привычных жестов. Норовистая прядка, вечно стремящаяся упасть на глаза, милая ямочки на щеках, родинка на шее – они настолько родные, что порой Стрельцову казалось, что это не Настины прядка и родинка, а его собственные, и их легко увидеть в зеркале.
Он словно в зеркало и смотрелся…Волшебное зеркало, отражающее вторую половинку, найти которую мечтают многие жители нашей маленькой планеты. Независимо от пола, расы и национальности. И десятилетние девочки, и восьмидесятилетние старики. Мечтают многие, а находят единицы. Артему повезло, он нашел…и потерял…
И как жить без нее? Без любви…
А жить надо. Существовать. Ходить по земле, пить, есть, спать, дышать. Пусть не в такт с любимой, но в унисон с памятью о ней.
Жить. Ради матери, ради себя, ради того прекрасного, что было…и ради…мести. Уход – удел слабаков, трусов и несостоявшихся мужчин. И еще, возможно, офицеров, ведь для них лечь виском на дуло – порой вопрос чести. К касте офицеров Артем при всем желании себя причислить не смел, поэтому даже мысли о том, чтобы уйти, не возникало. Слишком много незавершенных дел тут останется. О матери позаботиться, с компаньонами спорные вопросы урегулировать, и еще пару тысяч проблем разрешить. И, самое главное, поквитаться с теми, кто разрушил его жизнь.
Найти и поквитаться.
Найти, конечно, не так легко будет, но он все отдаст, все положит… Увидеть лица большинства похитителей ему не позволили, но голоса он слышал, а толстомордый вообще засветился капитально. Его ряху Артем никогда не забудет. Иногородний он или нет, Стрельцов ничего не пожалеет, ведь терять ему нечего. Почти.
К тому еще ниточки имеются. Например, одному из бандитов он руку прокусил, а другому головой нос помял – они должны за медицинской помощью обратиться. Травмы специфичные, дата получения повреждений известна – вычислить гавриков вполне реально. Если обращались, а не самолечением занимались. А через них выйти на главаря и заказчиков. Остальные исполнители – пешки, и они на закуску пойдут в меню вендетты, но сорвать маски с организаторов этой чудовищной затеи куда важнее. Сорвать и убить. Распять, колесовать, порезать на мелкие кусочки. Вырвать их поганые сердца и заставить сожрать собственные потроха. Это будет основным, королевским блюдом. Которое, по меткому определению одного вымышленного героя преступного мира, нужно подавать холодным.
Пока они только маски, но Артем верил, что только пока.
От невеселых дум и потуг влезть в шкуру монстра дедукции местного разлива отвлек утренний обход врачей. Точнее, одного врача, бородатого здоровяка Олега Петровича; других докторов, если не считать интерна Анны Павловны, Стрельцов здесь и не видел. Медсестры разные заглядывали, а врачи почему-то толпами не бегали. Что вполне естественно – обычная районная больница широким штатом врачей не располагала, не продвинутая областная клиника все-таки. Впору вообще удивляться, как Олег Петрович сумел его спасти и довольно качественно залатать. Хотя чему удивляться, практика-то наверняка большая. Артем помнил пояснения врача
Справедливости ради, в сознательном состоянии в больнице на данный момент Стрельцов провел от силы часов двадцать и объективно судить о количестве врачей не был способен в принципе. В полной отключке или во сне не подсчитаешь, трое тут докторов или сто. Да и не важно, сколько их в больнице, Артем не возражал, чтобы его и впредь осматривал исключительно Олег Петрович, при условии, что вместе с ним будет симпатичная брюнетка в очках. Хоть не душе покой, так для взгляда услада.
Между тем сегодня врач заглянул в палату без интерна. С одной медсестрой.
– Доброе утро.
– Здравствуйте, доктор.
– Что, имя и отчество опять запамятовали? – приподнял брови мастер скальпеля и зажима.
– Здравствуйте, Олег Петрович, – послушно исправился Стрельцов.
– Не забыли. Хороший признак, значит, обильная кровопотеря и травма на функциях головного мозга не сказались.
– Вам виднее…
– Еще бы,- фыркнул доктор.
– Скажите, а Ваш интерн подойдет?
– Аня? Нет, она сегодня в городе. А что, понравилась? А Вы, батенька, ходок, однако.- Олег Петрович погрозил пальцем. – Давайте лучше поглядим, как Ваши ранения поживают… Так, нагноения нет. Температура и давление в пределах нормы. Замечательно… Прозвучит банально, но на Вас все как на собаке заживает. Даже завидно немножко.
Губы Артема слегка раздвинулись в подобии виноватой улыбки. Подобии, поскольку на настоящую широкую улыбку не хватало… запала, наверное. Накопившаяся в душе горечь мешала.
– И вообще, везучий Вы человек.
После этого заявления напрашивался очевидный вопрос, и Стрельцов его выдавил:
– Почему?
– Потому что получили два тяжелых ранения, а спустя четверо суток – уже огурчик. Можно в книгу рекордов заявку посылать. Динамика просто удивительная! А ведь были на грани. Раневые каналы глубокие, два сантиметра в сторону, и мы бы с Вами сейчас не общались. Жизненно важные органы не повреждены. Ни сердце, ни легкие не задеты… А как артерию миновало, я до сих пор понять не в силах. Удивительно!
– Два сантиметра?…
– Даже меньше. Еще помогла комплекция Ваша, выручила.
– В смысле?
– Мышцы, жир…плотность массы большая, удар немного направление изменил.
Мысль о том, что ему сопутствовало катастрофическое везение, и жизнь от смерти отделили считанные миллиметры, насмешила, заставила приторную горечь отступить, забиться до поры в угол.
Повезло так повезло. Словно утопленнику. Выжившему утопленнику.
Закончив осмотр, врач порадовал слух десятком дежурных непонятных терминов, которые медсестра записала в блокнот.
– Отдыхайте пока, после обеда к Вам следователь приехать должен. Звонил с утра, спрашивал.
– Какой следователь?…
– Из прокуратуры, по-моему…
– Который вчера приходил? Он меня уже допрашивал, протокол составил…
– Нет, вчера наш, местный, приходил, а этот из города. Он дело об убийстве Вашей жены расследует, – врач почесал бороду и легонько похлопал Стрельцова по предплечью. – Я Вам соболезную. Крепитесь.
Несмотря на то, что слова были сухими, официальными, благодаря интонациям, Артем услышал в них поддержку и участие. И еще прочитал в глазах доктора, что он действительно сочувствует его горю. И не великий вроде физиономист, и еле живой к тому же, но прочитал, а как, сам не понял. Застрявший в горле со вчерашнего дня ком вырос до размеров арктического айсберга и стал мешать свободному прохождению кислорода в легкие, а в уголках век защипало.