Холодное время
Шрифт:
– Вы его не знаете и при этом не хотите его обсуждать. То есть кое-что вам все-таки известно? – спросил Адамберг.
– Ладно, но тогда правда в двух словах, – сказала Мелани, насупившись для вида.
– В пяти, – не уступал Адамберг.
– Он какой-то странный, вот и все.
– В смысле?
– Он спросил, не знаю ли я сапожника.
– То есть?
– Сапожника из Сомбревера. Я не поняла и говорю: да тут все друг друга знают, а что? Терпеть не могу такие заходы. Тогда он достал визитную карточку и дал мне прочесть: “налоговый инспектор”. А я ему говорю: “И что? Вы думаете, сапожник что-то от вас прячет? Кончики шнурков?”
– Прикольно, – одобрил Виктор.
– Злят меня эти типы, любители покопаться в чужом дерьме, ой, простите, комиссар.
– Что вы, что вы.
– Ну, короче, они вечно цепляются к тем, кто победнее, хотя настоящие деньги лежат совсем в другом месте. Я решила, что ему хочется
– Мелани, – подал голос Виктор, – не откроешь нам свой частный зал? Мы хотим спокойно посидеть, чтобы никто не мешал, понимаешь?
– Понимаю, но там не топлено, сейчас разожгу камин. Это все по поводу гибели бедного месье Анри?
– Именно так.
Хозяйка ресторана медленно покачала головой.
– Благодетель, – сказала она. – Виктор, а где завтра отпевание? В Мальвуазине или Сомбревере?
– Ни там, ни там. Мы заказали службу в Бреши. В часовне. Хотя, как ты знаешь, он был неверующим. Просто чтобы всем угодить.
– Не знаю, надо ли в Бреши. – Мелани снова покачала головой. – Нет, нам-то тут хорошо. Если только в башню не соваться.
Данглар сдержался, сейчас не время было вступать в дискуссию о суевериях. Мелани разожгла камин в соседнем зале, и они уселись рядком на крашенной в голубой цвет школьной скамье, поближе к огню. Только Адамберг ходил взад-вперед за их спинами.
– Знаете, мне часто это снится, – сказал Виктор. – Как ни странно, ни удары ножом, ни она сама. Мне снится, что благодаря легионеру – так мы прозвали мужика с бритым черепом – нам все же удалось разжечь огонь. В первый день мы сидели на берегу и тупо ждали, когда рассеется туман. А легионер отдавал приказы: собрать дрова для костра, построить снежные стены от ветра, поискать какую-нибудь живность для пропитания. Он командовал как офицер, а мы подчинялись как простые солдаты. “Откуда тут дрова? – спросил топ-менеджер. – На этом острове ничего не растет”. – “Посмотри наверх, козел! – заорал на него легионер. – Никто из вас ничего не заметил? Там стоят строения метров тридцать длиной – старые рыбные сушильни. Растащите мне их по досочкам! Остальные пусть соберут в кучу снег и утрамбуют его изо всех сил, чтобы получились стенки. Ходите по трое, держась за руки! И поторапливайтесь, пока не стемнело!” Энергии ему было не занимать, легионеру этому. Как будто он и впрямь подзарядился на теплом камне.
Виктор протянул руки к камину.
– Черт возьми, не разожги мы огонь… А все благодаря этому психу. Скотина, но небесполезная. Когда стемнело, огонь уже пылал вовсю, мы возвели снежные стены в стороне от костра и завалили рюкзаками узкий вход.
Бурлен глубоко затянулся – покоренный исландскими льдами, он вместе со всеми оттаивал у костра. Мелани расставила кофейные чашки, не забыв рюмку для Данглара, и, поскольку зал был частным пространством, принесла пепельницы.
– Короче, мы соорудили себе домик, – продолжал Виктор. – Температура там, конечно, была нулевая, зато снаружи, на ветру – вообще минус шесть-семь. Правда, мы все равно закоченели, и легионер поднимал нас каждый час, днем и ночью, иногда при помощи оплеух, приказывая нам двигаться и разговаривать – например, декламировать вслух алфавит, – чтобы размять руки-ноги и лицо. Поскольку есть было нечего, мы спали на ходу. Бритый череп не давал нам улечься на снег. Жуткая сволочь, но он спас нам жизнь. Пока этот ублюдок с круглой бородкой не прикончил его. Он не желал подчиняться его приказам. В итоге они подрались – к тому моменту у нас уже три дня крошки во рту не было. Он рассвирепел, вытащил свой зверский нож и с размаху заколол легионера. На снег брызнула кровь, ко всеобщему ужасу. А он сказал только: “Житья от него не было”. Вот и помянул.
Виктор поднял глаза на Адамберга.
– Давайте уже закончим. Либо мне по примеру майора придется выпить чего-нибудь покрепче.
– Одно другому не мешает, – отозвался Адамберг, опираясь на камин. – Этот знак, – Адамберг открыл блокнот, – ничего вам не напоминает?
– Ничего. А что? Что это такое?
“Что это такое?” – тем же удивленным тоном, что и Амадей.
– Так, ничего, – сказал Адамберг. – Слушаем вас, Виктор.
– Он сразу ушел, чтобы утопить тело между льдинами, а то птицы выклевали бы легионеру глаза и сожрали бы его прямо тут, пока он не остыл. А еще через три дня, глядя на мадам Мафоре, он заявил, что раз уж все равно подыхать, то перед смертью он бы не прочь потрахаться. Мы с Анри встали. И тоже подрались с ним. – Виктор потрогал себя за нос. – Он мне так врезал правой, что сломал нос. Раньше у меня был нормальный нос, а теперь вот такой. Он играючи сбил
Виктор широко улыбнулся, точно как Амадей.
– Черт возьми, у него вовсю полыхали штаны, он хлопал себя повсюду, обжигался, а мы наблюдали при свете костра, как обугливается его задница. Один из нас, по-моему, Жан, топ-менеджер, крикнул: “Эй, сукин сын, у тебя жопу видно! Чтоб тебе в аду сгореть!” А мадам Мафоре обзывала его и издевалась от души. Тогда он вытащил нож и всадил в нее со всего маху. В мадам Мафоре. Прямо в сердце.
Виктор взял у вошедшей Мелани рюмку водки.
– Мы провели ужасную ночь. Анри рыдал. Убийца пошел выбрасывать тело, и мы поклялись прикончить его. Но на рассвете он снова исчез. Он не сдавался, и каждый день без устали бродил по острову в поисках пищи. Так что мы заткнулись. Как-то вечером, вернувшись, он велел нам положить камни в огонь, чтобы зажарить на них тюленя. Мы смотрели на него, словно загипнотизированные. Он сказал: “Пусть встанет тот из вас, кто умеет охотиться на тюленей. Я уже пять дней ставлю ловушки. Хотите жрать – вперед! А кто жрет, тот помалкивает. Кто откроет рот, умрет”. И мы стали жрать. Это был крупный самец, но вдесятером мы с ним быстро расправились. Утром он снова пошел ставить ловушки, кружа с палкой по острову. Надо отдать ему должное, пока мы, как последние лузеры, жались у огня, декламируя алфавит, он держался молодцом и искал, искал не покладая рук. Чуть позже он приволок еще одного тюленя, помоложе на сей раз.
– Простите, – сказал Данглар, – Амадей рассказал нам только про одного тюленя. Алиса Готье ошиблась?
– Не может такого быть. Амадей всегда отличался рассеянностью, а уж сейчас и подавно. Тюленей было два. Купный самец и еще один, помоложе. Этот мужик спас нам жизнь, что тут скажешь. В конце концов, он прекрасно мог все съесть сам в своем углу, и мы бы никогда ничего не узнали. А он поделился с нами. Иногда мы с Анри говорили об этом, какое-то время спустя. О психе, который убивает как нечего делать и при этом делится пищей, словно ничто человеческое ему не чуждо. Ведь если бы он прикончил нас всех, а ему это было раз плюнуть, и сам бы сожрал своих тюленей, то он преспокойно мог бы дожидаться, когда рассеется туман. И туман, проклятый туман, наконец рассеялся, и опять за десять минут. Мы пустились в обратный путь, цепляясь за плечи друг друга. Вскоре показались деревенские крыши. Нас встретили, накормили, отправили мыться – мы с ног до головы провоняли тюленьим жиром и гнилой рыбой, – но мы держали язык за зубами. Ну, не вполне, конечно. Мы дружно рассказывали, что потеряли на острове двух товарищей. Они погибли от холода – мы придерживались навязанной нам версии. Иначе мы тоже сдохнем, так он сказал. Мы, наши близкие, родители и друзья. У меня лично не было ни родителей, ни детей, ни друзей. Но Анри уговорил меня промолчать ради его сына. В общем, мы решили не связываться с убийцей. Поверьте мне, это был очень опасный человек. Был и есть.
– Фамилии? – спросил Адамберг. – Фамилии остальных членов группы?
– Никто их не знает. Кроме него.
– Так не бывает, Виктор. Погибли два человека, и наверняка, когда вы вернулись, началось расследование. Вас должны были вызвать в качестве свидетелей и записать все имена.
– Полиция Акюрейри – это городок напротив острова, на материке, – так и собиралась поступить. Но убийца все предусмотрел. Мы опомниться не успели, как он на следующий же день посадил нас на паром, идущий в Дальвик. Таким образом мы не попали в Акюрейри. Мне казалось, Анри не выдержит шестичасового путешествия. Оттуда мы отправились в Рейкьявик, потом в Париж. Власти Акюрейри даже вообразить себе не могли, что мы попытаемся сбежать. Чего нам сбегать, казалось бы? Поэтому они и не торопились. А мы буквально выскользнули у них из рук.
– Мафоре должен был заявить о смерти жены.
– Разумеется. Но убийцу не смущало, что станут известны фамилии погибших от “переохлаждения”. Главное – не его и не наши. Легионера тоже идентифицировали благодаря показаниям его сестры. Это был некто Эрик, Эрик Куртелен, по-моему. Можете проверить по хронике тех лет. Тихо! – шикнул он вдруг, вскочив с места.
– Да мы и так молчим, – сказал Данглар, а Бурлен только приоткрыл глаза.
На этот раз на лице Виктора читался не страх, а лихорадочное возбуждение. Адамберг уловил доносившиеся снаружи царапанье и жалобный надсадный крик.