Холодные сердца

Чиж Антон

– Опять на рынке глупостей наслушалась?

– Да какие глупости, – кухарка перекрестилась. – Такое творится, что из дома выйти страшно.

– Неужели страшно?

– Не то слово, мать моя… Вся вот прямо как есть дрожу.

Катерина Ивановна окинула кухарку критическим взглядом.

– Коли страшно, могу дать револьвер, – сказала она. – Будешь на рынок к своим теткам с револьвером ходить, они в ужасе и разбегутся.

– Ничего-то ты не знаешь, потому и храбрая.

– Обожаю страшные истории. Они способствуют пищеварению. Чего новенького наболтали?

– Да не мне,

родимая. Весь город уже знает, всего-то и разговоров…

– Что же случилось такого страшного в нашем тихом городке? – Катерина Ивановна покончила с бутербродом, облизала кончики пальцев и принялась за другой.

– А то и случилось, что на пляже нынче тело мертвое нашли…

– Как интересно. Ну, и что тут такого?

– Так ведь тело-то не простое… Говорят, объеденное…

– Доша, да твои бабы от безделья и не такое придумают.

Кухарка махнула на хозяйку без стеснений.

– Скажешь тоже. Куда там, безделья! Говорят, выедено, будто волки напали. А может, что и похуже.

– Акулы, что ли?

– Говорят, на оборотня схоже… Они так людей едят… Прости, господи!

Авдотья истово перекрестилась. За что в нее кинули хлебной корочкой.

– Не болтай глупостей. Самое обычное дело: напился, уснул и околел к утру. Остальное кумушки твои насочиняли.

– Ну, как знаешь… Ты у нас мудрая, а я баба темная, тебе и видней, да только… Эх, да кому я… – Авдотья плюнула и пошла в дом.

Катерина Ивановна не растеряла и капли чудесного настроения и взялась за чашку. Чья-то тень легла на белую скатерть. От неожиданности она не вздрогнула и не вскрикнула, а только повернулась к гостю, появившемуся бесшумно и незаметно.

– Вот уж не ожидала…

Господин в строгом костюме небрежно поклонился.

– Обстоятельства, – сказал он.

– Раз обстоятельства… Хотите чаю, Ингамов? Присаживайтесь, позавтракайте.

– Благодарю, некогда. Да и не время. Поздно встаете.

– Как хочу, так и встаю. Мое дело. Что у вас?

– Небольшое поручение. Велено передать, что нужно повидаться. Место вам известно. Время – в шестом часу.

Катерина Ивановна, так и не оправив легкомысленный халатик, откинулась в кресле.

– Зачем это? – спросила она. – Еще срок не пришел. К чему волноваться? Передайте…

– Не уполномочен. Извольте сами объясниться.

– Объясниться? В чем?

– Надеюсь, что могу передать ваше согласие.

Ингамов не спрашивал, а мягко приказывал, словно имел на это право.

Барышня набросила шелковый край халата на колено и позволила себе недовольный тон.

– Безусловно. Буду. Что-нибудь еще?

Посланник кивнул и растворился в зеленой тьме деревьев, обступавших дворик.

Катерина Ивановна сочла неприятный момент не заслуживающим внимания и обратилась к бутербродам. Казалось, ничто не могло испортить ее настроения. Однако бутерброды остались на блюде. Поиграв хлебными крошками, она оставила завтрак, вошла в дом и закрылась в спальне на ключ, чего не бывало. Она вынула из глубин платяного шкафа сверток в газетной бумаге.

Спальня была подвергнута придирчивому осмотру. Подходящего уголка не нашлось. Катерина Ивановна вышла в гостиную, прислушалась к грохотанию

кастрюль на кухне и подошла на цыпочках к печи, выложенной кафелем. Она засунула руку глубоко в печь, пристроила там сверток, прижала, заглянула в пыльную темноту и затворила чугунную дверцу.

Ладони посерели от пепла. Она брезгливо отряхнулась. На руке, чуть выше локтевого сгиба, красовался черный след нагара, который никак не хотел поддаться, сколько ни терла пальчиком. Пришлось применить платочек, смоченный в крепких духах. Вскоре на холеной коже осталась только розовая полоска. И никаких следов. Что ей очень понравилось. Так хитро вышло.

Фабричные строения в иных столицах пугают мрачным видом и торчащими трубами. Наш Оружейный завод трубу тоже имел. Но походил больше на игрушечный городок красного кирпича, а не на кузницу смертельного оружия. Таким был ладным, маленьким, можно сказать ухоженным. Стены чистые, дорожки подметены и выложены булыжником, а огромные окна пропускают вдоволь света. Что не только красиво, но и необходимо. Электрическую станцию у нас построили лишь в прошлом году. Несмотря на мирный вид, завод наш – заведение грозное и солидное. Оружие делает знатное. На парижской выставке получил награду как лучший завод Европы. Даже англичане во время Крымской войны обстреливали его с кораблей, а на десант не решились. Еще недавно трудились тут крепостные мужики из ближайших деревень, приписанные к фабрике. Нынче нравы смягчились, мужики вроде как свободны, но, кроме завода, податься им некуда. Так что не хуже крепости.

Ротмистр направился к заводоуправлению, домику в два этажа, романтично расположенному на пригорке. Вокруг Управления были разбиты газоны, как в парке, аккуратный мостик перекинут через канал, выложенный камнем. И даже окна красиво обведены белым кирпичом. Что на общем краснокирпичном фоне смотрится выигрышно. Словно сюда перенесли кусочек уютной Голландии. Сразу видно, кто руку приложил: царь-плотник с голландской ориентацией.

Но меры предосторожности и охрана завода были скорее воображаемыми. Обнаружить посты, караулы или, на худой конец, стоящего на страже заводского полицейского не удалось. Заходи, кто хочешь. Ротмистр без всяких церемоний, подписания разрешений и прочей чепухи вошел в приемную директора и спросил, на месте ли генерал. Адъютант, занятый разглядыванием журнала мод с точеными барышнями, не спросил удостоверения, а только поинтересовался: кто и по какому вопросу. Простота нравов – мирная до изумления. Откровенно говоря, дружеские услуги Леонтия были излишни. Ванзаров мог посетить завод столь же непринужденно, как общедоступный театр.

Адъютант с некоторым сожалением отложил журнал, неторопливо (о, эти уездные нравы!) привел в порядок мундир, пригладил височек, деликатно постучался и скрылся за белыми дверями.

– Думаю, шпионам тут делать нечего, – сказал Ванзаров.

Ротмистр проникся откровенной глупостью положения, в которое сам же и попал.

– Это почему же? – раздраженно спросил он.

– Для любого шпиона этот завод чистое оскорбление: красть секреты не надо, заходи и бери что хочешь. Никакого удовольствия.