Холодные шесть тысяч

Эллрой Джеймс

Саммит набирал обороты. Мафия одобрила его планы — никаких возражений, никаких споров. Мафиози странно «оговаривались». Ему от этих дурачеств ни жарко ни холодно — а вот Питу…

Бизнес они решили прикрыть. Что намекало: у Пита проблемы. Пит явно злится. Вероятнее всего, ни на Кубу, ни во Вьетнам он уже не мотается.

Лайнер зашел на посадку. Литтел увидел белые облака, а по краям — островки грязно-серых туч.

Прошлым вечером он звонил Дженис. Они долго говорили. Дженис была смертельно напугана.

Недавно она ходила к врачу, и тот велел ей сдать анализы. И сказал, что у нее — серьезные изменения в состоянии внутренних органов. И что ей давно пора было лечиться. Когда у нее что-то болело, она думала, что это из-за побоев Уэйна-старшего, — и не обращала внимания. Между тем положение было очень серьезным. У нее подозревали злокачественную опухоль.

Голос у нее был напуганный. Скоро она справилась с собой, но продолжала ныть: я еще так молода, неужели, да не может быть. Он успокаивал ее как мог. Пожелав подруге спокойной ночи, долго молился за нее, перебирая четки.

Самолет выровнялся. Литтел закрыл глаза и стал думать о Бобби.

Бобби объявил о выдвижении своей кандидатуры на пост президента. Девять дней назад, на пресс-конференции. Бобби сказал: я хочу быть избранным. Бобби обозначил предвыборную программу. Закончить войну. Работать во имя мира. Искоренять нищету. Реформы и мирные соглашения. О мафии — ни слова.

Благоразумный Бобби. Мудрый Бобби. Трезвый политик.

На прошлой неделе звонила Барби. Она видела по телевизору Бобби — он объявлял о своем выдвижении. Однажды она встречалась с ним — весной шестьдесят второго. Тогда Питер Лоуфорд устроил вечеринку. Они немного пообщались. Тогда Бобби ей понравился — теперь она им восхищалась. Утверждала, что Бобби запросто надерет задницу Дику Никсону, и предсказывала ему быструю и легкую победу.

Мимо прошла стюардесса, катившая тележку с закусками. Литтел взял содовой и газету «Лос-Анджелес таймс». Сложил вдвое и пробежался по первой странице. В заголовках — сплошной Вьетнам.

Он перевернул страницу. Колонки и столбцы запрыгали перед глазами. «Марш бедноты», «перспективное проектирование», «движущая сила». И фотография. Спокойный Бобби Кеннеди, снятый на фоне поля для гольфа. На заднем плане — какие-то бунгало и роскошества. Очень знакомые места.

Литтел, сощурившись, присмотрелся. Стойте — что это…

Он увидел мостки и дверь. На ней стоял номер — 301. Дверь вела в бунгало. В котором якобы «собирались мафиози». Так ему сказал Дуайт Холли.

Литтел уронил газету. Мысли путались и наскакивали одна на другую. Улыбки боссов, их оговорки, «ма-а-а-а-ленькая коробочка».

108.

(Лос-Анджелес, 30 марта 1968 года)

Набор для убийства.

Четыре шприца, заполненных готовым раствором героина и новокаина. «Магнум» сорок четвертого калибра, глушитель, рулон изоленты, большой бумажный пакет и упаковка ароматизированных влажных салфеток.

Вот мы и на месте. На пересечении Пятой и Стэнфорд. Трущобы,

где живут бомжи и опустившиеся алкоголики.

Уэйн медлил, наблюдая за заброшенной гостиницей и покачивая пакетом. Он стоял возле банка крови, рядом с переговаривавшимися бродягами. Медсестры выстраивали доноров в очередь.

Он здесь. В отеле «Хилц», в номере 402, на четвертом этаже.

Уэйн наблюдал за парадной дверью. Наслаждался моментом и тянул время.

Он ездил на юг, к Бобу. И обнаружил, что бункер и хата Боба опустели. Вроде как их обнаружили. Вроде как полиция штата. У Боба были влиятельные друзья в некоем федеральном ведомстве. Так что в его обиталище побывали не самые дальновидные полицейские.

После этого Уэйн прилетел в Вегас и зашел в «Пещеру» проверить, не звонил ли ему кто. Обнаружил, что звонил Пит — он был в Спарте. И Сонни.

Сперва он перезвонил Питу — но там не брали трубку. Тогда он стал звонить Сонни. Нашел его в возбужденном состоянии. Оказалось, приятель Сонни видел Уэнделла. Тот придумал себе псевдоним — теперь он Абдалла Икс.

БАМ!

Стояла теплынь — двадцать семь градусов в полдень. Народу было — не протолкнуться: пьянчужки, безногие на тележках и нарумяненные трансвеститы.

Они толкали Уэйна, но тот ничего не чувствовал, так был поглощен своими мыслями. Лишь ощущал, как покрывается мурашками, как гудят ноги и стынет кровь в жилах.

И он вошел внутрь. Какой-то алкаш рухнул прямо ему под ноги — Уэйн едва успел увернуться. Поднялся на этаж и чуть не свалился сам. Еле удержался на ногах.

Вот она — лестничная площадка перед четвертым этажом. Он увидел проход и деревянные встроенные двери. Номер 400. Номер 401. Вот он — номер 402. Уэйн коснулся ручки. Повернул ее. Дверь отворилась.

Он дома. Освещен со спины. Света из окна вполне хватало. Уэнделл сидел на стуле с прямой спинкой, держа в руках стакан дешевого вина.

Уэйн вошел в номер и закрыл за собой дверь. Его едва не стошнило. Уэнделл увидел его, сощурился и пьяно осклабился.

— Где-то я тебя видел.

Уэйн не шевелился.

Уэнделл сказал:

— Напомни, ась?

Уэйн ответил:

— Даллас.

Его опять едва не стошнило.

Уэнделл глотал вино. Выглядел он паршиво — на руках следы от инъекций и «дорожки».

— Хорошо. Наверное, ты из обездоленных мужей. Я сделал парочку таких, как ты, вдовцами, так что круг, типа, сужается.

Уэйн окинул взглядом помещение. Увидел пустые бутылки и учуял запах блевотины.

— Дело было в конце недели. Припоминаешь? Как раз президента убили.

Уэйн сделал пару шагов и наподдал ногой, попав по стулу и сбив бутыль. Уэнделл шлепнулся на пол. И исторг вино и пену. Уэйн наступил ему на шею, пригвоздив к земле всем своим весом, и стал рыться в пакете.

Подхватил шприц. Уэнделл рванулся. Тогда Уэйн вкатил ему дозу в шею. Уэнделл задрожал, перестал дергаться, словил приход.