Холодный бриз
Шрифт:
Первым нашелся генерал-майор:
— Вы берите папиросу-то, товарищ ефрейтор, что ж мне так до ночи стоять?
Ефрейтор машинально вытащил из пачки три папиросы, две спрятал под шлемофон, третью зажал мелко дрожащими губами. Захаров с непонятным выражением лица чиркнул спичкой, поднес огонек к папиросе:
— Да прикуривай же, ефрейтор, приди в себя. Что ты, как баба…
Геманов автоматически затянулся, с силой втянул в себя дым и вполне предсказуемо закашлялся.
Берия, отвернувшись, сотрясался, негромко всхлипывая от смеха. И, глядя на его подрагивающую спину, неуверенно рассмеялись и все остальные,
— Ладно, товарищи, посмеялись, и будет. Думаю, мы с товарищем Гемановым еще пообщаемся. А то говорили, мол, ни одного танкиста нет — а тут, понимаете ли, не просто классный механик-водитель, а еще и исторически и технически подкованный. Товарищ лейтенант, отведите ефрейтора обратно, покормите и обеспечьте, гхм, куревом. Завтра он поедет со мной в Москву.
— Ну, а мы, товарищи, — Берия поочередно оглядел подполковника и генерал-майора, — вкратце осмотрим образцы стрелкового оружия, поужинаем, отпустим товарища майора отдыхать и поговорим втроем. Я понимаю, день у всех был очень непростой, но отдыхать нам сегодня, боюсь, уже не придется. Думаю, все согласны? Вот и хорошо, тогда пошли. Михаил Юрьевич, — впервые обратился он по имени-отчеству к своему ординарцу, — вы уже отошли от катания на танке? Отлично. Распорядитесь насчет маскировки бронемашин, и ступайте за нами.
Не дожидаясь ответа, Лаврентий Павлович решительным шагом двинулся в сторону военного городка. Захаров, чуть улыбнувшись самыми краешками губ, пропустил вперед Крамарчука и пошел следом. На оставшегося за спиной майора он даже не оглянулся: стоило привыкать к новым правилам; к правилам, которым подчинялось самое близкое окружение всемогущего наркома…
— Ну, что ж, товарищи, давайте прощаться, — стоящий у трапа давешнего «Дугласа» Берия поочередно протянул руку генерал-майору Захарову и старшему лейтенанту Качанову.
— Хотя, знаете, «прощаться» какое-то плохое слово, нам ведь еще вместе работать, так что просто «до свидания». Матвей Васильевич, несколько позже я приглашу вас в Москву, и там мы обсудим судьбу Южного фронта более подробно. А вы, товарищ Качанов, — нарком улыбнулся, — готовьтесь сдать дела по батарее. Вас я забираю к себе, так что подбирайте грамотного преемника.
Убрав с лица улыбку, Лаврентий Павлович внимательно, будто стремясь разглядеть в его лице нечто новое, ранее не замеченное, взглянул на лейтенанта:
— Мне нужны по-настоящему преданные люди, и думаю, вы однозначно входите в их число. На следующей неделе придет предписание. Семью перевезете позже.
Качанов хотел, было, что-то сказать, поблагодарить, однако Берия лишь качнул головой:
— Брось, лейтенант, неужели ты думал, что я оставлю тебя здесь? Свою преданность ты, так сказать, доказал делом, а остальное уже не тебе решать. Мне такие кадры нужны, ясно? Вот и хорошо. Прощайтесь, товарищ Крамарчук, самолет ждет, — народный комиссар, не оборачиваясь, поднялся по звенящему под подошвами трапу и скрылся в самолете.
Подполковник, не выспавшийся после проведенной в обществе Берии бессонной ночи, с темными кругами под покрасневшими глазами, пожал руку ободряюще подмигнувшему Захарову и пребывающему в спутанных чувствах старлею. Оставаясь
— Встретимся в Москве, лейтенант? Спорим, меня там под твое курирование отдадут? Хотя, может, ты и выше махнешь, будешь, вон как тот товарищ майор, при самом наркоме.
— Да ну вас, товарищ подполковник, — покраснел Качанов — похоже, шутливое предположение Юрия попало в самую точку, — скажете тоже. Кто я такой для Лаврентия Павловича?
— А вот увидишь, — хмыкнул тот, взбегая по трапу. — До встречи, товарищи!
Уже проходя между рядами смешных с точки зрения человека начала двадцать первого века авиакресел, Крамарчук неожиданно поймал себя на мысли, что он впервые за три этих поистине безумных дня, чувствует себя абсолютно свободным. Всё, что он замышлял, удалось. И если так пойдет и дальше, то он сумеет — точно сумеет! — не только изменить к лучшему историю своей многострадальной Родины, но и вернуть семью. Пусть и не в том виде, как это было в родном времени, но сумеет. Должен суметь. Второго шанса-то по любому уже не будет…
Сидящие в хвосте задержанные («из вашего, товарищ Крамарчук, списка… с моими, так сказать, дополнениями», как выразился вчера Берия), с явным непониманием смотрели на грустно улыбающегося подполковника в помятом камуфляже, неловко поднимающегося в направлении пилотской кабины по наклонному дюралевому полу. Всего с собой народный комиссар взял лишь девять человек: майора Виткина, полковника Штайна, журналистку Юлю Соломко, явно понравившегося ему ефрейтора Геманова и пятерых офицеров с потопленного «Макфола». С остальными офицерами, в основном рангом не выше лейтенанта, Берия вкратце переговорил еще вчера, благо переводчики нашлись. Дольше всех в предоставленной Качановым комнате задержался, ясное дело, его соотечественник. Берия вышел мрачным, коротко выругался по-грузински и несколько минут молча ходил по коридору. На немой вопрос Крамарчука он лишь отрицательно покачал головой: «Не обращайте внимания, это личное», и больше эту тему не поднимал.
Журналистку, поначалу не вошедшую в список, забрали с собой исключительно по настоянию подполковника, поскольку всех остальных отправили спецсоставом вместе с техникой, оружием и сотнями прочих, не принадлежащих этому времени, «артефактов». И Юрий хорошо себе представлял, каково ей будет трястись двое суток в поезде образца сороковых годов — состав формировали в экстренном порядке, и было крайне сомнительно, что людей разместят в комфортабельных вагонах. Нет, в теплушках, конечно, не повезут, подцепят пару обычных плацкарт, но…
Крамарчук уже почти прошел мимо, когда в спину ему ударил злой и язвительный шепот Виткина:
— Что лыбишься, Крамор? С самим Берией летишь, да? Полизал, кому следует, и…
Резко обернувшись, подполковник выбросил мгновенно сжавшуюся в кулак руку. Напоровшись на его кулак, Виткин со всхлипом откинулся на спинку кресла. Не успевший вмешаться долей секунды раньше сержант НКВД из сопровождения тут же скрутил его, опрокидывая в проход и заламывая за спину руки. Майор сдавленно ругался, но сопротивления не оказывал, только шмыгал разбитым носом.