Холодный дом (главы I-XXX)
Шрифт:
– Пусть никто не посмеет сказать, что Уильям Гаппи повернулся спиной к другу!
– с жаром изрекает мистер Гаппи.
Последнее предложение мистера Гаппи попало прямо в точку, и взволнованный мистер Джоблинг просит:
– Гаппи, твою лапу, благодетель ты мой!
Мистер Гаппи протягивает ему руку со словами:
– Вот она, Джоблинг, друг!
– Гаппи, сколько уж лет нас с тобой водой не разольешь!
– вспоминает мистер Джоблинг.
– Да, Джоблинг, что и говорить!
– соглашается мистер Гаппи.
Они трясут друг другу руки, потом мистер Джоблинг говорит с чувством:
–
– Прежний жилец Крука умер в этой комнате, - роняет мистер Гаппи как бы мимоходом.
– Да неужели?
– удивляется мистер Джоблинг.
– Было произведено дознание. Вынесли решение: скоропостижная смерть. Это тебя не пугает?
– Нет, - отвечает мистер Джоблинг, - это меня не пугает, хотя он прекрасно мог бы умереть где-нибудь в другом месте. Чертовски странно, что ему взбрело в голову умереть именно в моей комнате!
Мистер Джоблинг весьма возмущен подобной вольностью и несколько раз возвращается к этой теме, отпуская такие, например, замечания: "Ведь на свете немало мест, где можно умереть!" или "Умри я в его комнате, он бы не очень-то обрадовался, надо полагать!"
Как бы то ни было, соглашение уже заключено, и мистер Гаппи предлагает послать верного Смоллуида узнать, дома ли мистер Крук, ибо, если он дома, можно будет закончить дело без дальнейших проволочек. Мистер Джоблинг соглашается, а Смоллуид становится под свой высоченный цилиндр и выносит его из трактира точь-в-точь, как это обычно делает Гаппи. Вскоре он возвращается с известием, что мистер Крук дома и в открытую дверь его лавки видно, как он сидит в задней каморке и спит "как мертвый".
– Так я расплачусь, а потом пойдем повидаемся с ним, - говорит мистер Гаппи.
– Смолл, сколько с нас причитается?
Мистер Смоллуид, подозвав служанку одним взмахом ресниц, выпаливает без запинки:
– Четыре ветчинно-телячьих паштета - три шиллинга; плюс четыре картофеля - три шиллинга и четыре пенса; плюс одна капуста - три шиллинга и шесть пенсов; плюс три пудинга - четыре и шесть; плюс шесть раз хлеб - пять шиллингов; плюс три сыра-честера - пять и три; плюс четыре пинты портера с элем - шесть и три; плюс четыре рома с водой - восемь и три, плюс три "на-чай" Полли - восемь и шесть. Итого восемь шиллингов шесть пенсов; вот тебе полсоверена, Полли, - сдачи восемнадцать пенсов!
Ничуть не утомленный этими сложнейшими подсчетами, мистер Смоллуид прощается с приятелями холодным кивком, а сам остается в трактире, чтобы приволокнуться за Полли, если представится случай, и прочитать свежие газеты, которые чуть ли не больше его самого, - сейчас он без цилиндра, так что, когда он держит перед собой "Таймс", пробегая глазами газетные столбцы, кажется, будто он улегся спать и с головой укрылся одеялом.
Мистер Гаппи и мистер Джоблинг направляются в лавку старьевщика, где Крук все еще спит "как мертвый", точнее - храпит, уткнув подбородок в грудь, не слыша никаких звуков и даже не чувствуя, как его легонько трясут. На столе рядом с ним, посреди прочего хлама, стоит пустая бутылка из-под джина и стакан. Нездоровый воздух в каморке так проспиртован, что даже зеленые глаза кошки, расположившейся на полке, кажутся пьяными, когда она то открывает их, то закрывает,
– Эй, вставайте же!
– взывает мистер Гаппи к старику, снова встряхивая его поникшее тело.
– Мистер Крук! Хелло, сэр!
Но разбудить его, как видно, не легче, чем разбудить узел старого платья, пропитанный спиртом и пышущий жаром.
– Не то спит, не то пьян вдрызг - видал ты такой столбняк?
– говорит мистер Гаппи.
– Если он всегда так спит, - отзывается Джоблинг, несколько встревоженный, - как бы ему когда-нибудь не пришлось заснуть навеки.
– Больше похоже на обморок, чем на сон, - говорит мистер Гаппи, снова встряхивая старика.
– Хелло, ваша милость! Да его тут пятьдесят раз ограбить можно! Откройте глаза!
Они долго возятся со стариком, и он, наконец, открывает глаза, но как будто ничего не видит - даже посетителей. Он закидывает ногу на ногу, складывает руки, жует потрескавшимися губами, но кажется столь же нечувствительным ко всему окружающему, как и раньше.
– Во всяком случае, он жив, - говорит мистер Гаппи.
– Как поживаете, милорд-канцлер? Я привел к вам своего приятеля по одному дельцу.
Старик сидит смирно, чмокая сухими губами, но не проявляя никаких признаков сознания. Спустя несколько минут он делает попытку встать. Приятели помогают ему, и он, пошатываясь, встает и, прислонившись к стене, смотрит на них, выпучив глаза.
– Как поживаете, мистер Крук?
– повторяет мистер Гаппи, несколько растерявшись.
– Как поживаете, сэр? У вас прекрасный вид, мистер Крук. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
Старик бесцельно замахивается не то на мистера Гаппи, не то в Пустое пространство и, с трудом повернувшись, припадает лицом к стене. Так он стоит минуты две, прижимаясь к стене всем телом, потом ковыляет, пошатываясь, через всю лавку к наружной двери. Воздух, движение в переулке, время или все это вместе, наконец, приводит его в себя. Он возвращается довольно твердыми шагами, поправляет на голове меховую шапку и острым взглядом смотрит на посетителей.
– Ваш покорный слуга, джентльмены; я задремал! Ха! Иной раз трудновато бывает меня разбудить.
– Пожалуй, что так, сэр, - подтверждает мистер Гаппи.
– Как! Разве вы пытались меня разбудить, а?
– спрашивает подозрительный Крук.
– Немножко, - объясняет мистер Гаппи.
Случайно заметив пустую бутылку, старик берет ее в руки, осматривает и медленно опрокидывает вверх дном.
– Что такое!
– кричит он, словно злой кобольд в сказке *.
– Кто-то здесь самовольно угостился!
– Когда мы пришли, она уже была пустая, уверяю вас, - говорит мистер Гаппи.
– Вы разрешите мне снова наполнить ее для вас?
– Еще бы, конечно разрешу!
– восклицает Крук в восторге.
– Конечно разрешу! Нечего и говорить! Ступайте в "Солнечный герб"... это здесь близехонько... возьмите "лорд-канцлерский" джин, четырнадцать пенсов бутылка. Будьте спокойны, кого-кого, а меня там знают!
Он так навязчиво сует мистеру Гаппи бутылку, что этот джентльмен, согласившись выполнить поручение, поспешно уходит, кивнув другу, и столь же поспешно возвращается с полной бутылкой. Старик берет ее на руки, словно любимого внука, и нежно поглаживает.