Холодный как лед
Шрифт:
Питер никогда не понимал, почему купил этот дедовский стол: просто случайно увидел выставленное на аукцион имущество доктора Уилтона Уимберли и поддался с трудом объясняемому порыву, хотя сроду не был импульсивен.
Никакой вероятности, что Питера узнал бы какой–нибудь побочный член его семьи, не было. Родители давно умерли, а у матери он был единственным ребенком. Доходы от состояния шли на обеспечение какой–то кафедры имени его деда в Оксфорде. Единственный способ сохранить наследство с тех пор, как потомок запятнал имя Мэдсенов.
Питер был бы просто
Нет, хозяин устанавливал сигнализацию не затем, чтобы защитить дом. Просто не хотелось, чтобы какой–нибудь неприятный сюрприз ожидал в редкие посещения Уилтшира. По–настоящему хороший агент сможет понять, как обойти систему охраны, но невозможно не оставить видимых улик, если кто–то побывал на месте.
Питер чуть не пожалел, что никто не рискнул. Избегать смертельной ловушки – отличный способ отвлечься, и если после всех этих лет удача изменит агенту Мэдсену, то так тому и быть.
Дела и так определенно повернулись к худшему. Гарри Ван Дорн – первое задание, которое Питер полностью провалил, так что неудивительно, что он чувствует себя так паршиво. Пострадала его профессиональная гордость и ничего боле. Умер не тот человек.
Питер сделал для нее все, что мог, дал ей оружие и карту, оставив, насколько посмел, четкие указатели. Если она не смогла уйти, то не его это вина, просто часть устроенного Ван Дорном грандиозного провала.
В доме пахло застоялым воздухом, запустением и немного мышами. Если продавать это место, то придется вызвать мощную бригаду уборщиков, чтобы избавиться от атмосферы заброшенности.
Выставить на продажу – разумный поступок. Для какого–нибудь сентиментального дурака дом просто идеальный – черепичная крыша, окна с ромбовидными рамами и беспорядочный архитектурный план, свидетельство трехсотлетней истории улучшений и пристроек. Бывшая жена вечно жаловалась, что дом старомоден, а сад просто ненавидела. Питер никогда не брал ее в свою запасную ультрасовременную квартиру в Лондоне, где проводил большую часть времени. Питеру та нора подходила идеально, и жена даже не подозревала о ее существовании.
Забавно, он никогда не вспоминал свою бывшую по имени, только ее отношение к нему. В этом и была часть проблемы. Он выбрал идеальную жену, как на показ, а на нее саму ему было совершенно наплевать.
Аннабел, Аннабел Лоусон – как же он мог забыть? Впрочем, с какой стати ему вообще помнить? Женщины приходят и уходят в его покрытой тайной и мраком жизни, одни живы, другие умирают. Но, в конечном итоге, он их забывал и не собирался что–то тут менять.
Лучше включить отопление, пока он здесь, – хоть как–то изгнать промозглый холод. Питер в два шага дошел до старой кухни. В глубине стояла, одиноко сверкая, плита «Ага». Каменный очаг был чисто выметен от углей. Питер сел за поцарапанный старый дубовый стол, тот, что бывшая жена пыталась заменить какой–то высококачественной версией
Потом услышал, как она вошла. Конечно же, она знала, что он услышит. Мадам Изобел Ламберт, его начальница, глава Комитета, кажется, знала все, включая и то, что Мэдсен узнал ее на расстоянии и не убил, прежде чем определить, кто это.
– Хандришь, Питер? – спросила она, задержавшись в пролете кухонной двери. Будь это кто–то другой, а не мадам Ламберт, Питер бы решил, что спросили ради драматического эффекта, но подобное служило весьма редким оружием в арсенале мадам.
Подчиненный откинулся на деревянную спинку стула и спросил ровным голосом:
– Вы когда–нибудь видели, чтобы я хандрил?
– Нет. Но, с другой стороны, я никогда не видела тебя после провала миссии.
– Так вот в чем дело? Я думал, что уже подал полный отчет в Лондоне. Я бы не уехал, если бы знал, что у вас остались вопросы.
– Твой отчет кристально ясен в каждой детали, как и всегда, – вступая в кухню, заверила мадам Ламберт. Она была поразительной женщиной. Наверно, ей было где–то между тридцатью пятью и шестьюдесятью, и безупречность ее ухоженной внешности была подобно непробиваемым доспехам. Никто и ничто не пугало Питера Мэдсена, но Изобел Ламберт подошла к этому ближе всего.
– Тогда зачем вы здесь?
– Хотела убедиться, что ты в порядке. Ты впервые провалил миссию, и я слегка… озабочена.
– Думаете, я вынесу себе мозги, потому что не сумел сотворить то же самое с Ван Дорном? Это вряд ли.
– Меня больше беспокоит, что ты можешь решить уйти в отставку.
– Весьма тронут, – протяжно произнес он.
– Надеюсь, ты не ждешь, что лично я стану переживать? Мы долго оба варимся в этом деле и знаем коэффициент смертности. В мою работу входит хорошо укомплектовать Комитет, и с тех пор как ушел Бастьен, ты самое лучшее, что у нас есть.
Питер вздернул бровь, и шеф рассмеялась легким серебристым смехом.
– Прости, – поправилась она. – С тех пор как ушел Бастьен, ты единственный из оставшихся у нас хороших агентов.
– Я не ухожу в отставку, – помедлив секунду, сказал он. – Ведь я же ничему другому не обучен. Могу только убивать. Уверен, в Комитете всегда найдется свободная вакансия для такого, как я
– Все время от времени проваливают миссию, Питер. Теперь ты станешь еще лучшим агентом, зная, что можешь провалиться.
– Вы говорите так, словно я потерял эрекцию. «Не беспокойтесь, дорогой, со всяким может случиться», – передразнил он, насмешкой маскируя гнев.
– Ну, образно говоря, разве не именно это произошло?
– Образно говоря, я облажался. Не сообразил, что Рено переметнется, и слишком долго ждал, чтобы вернуться и проверить, мертв ли Ван Дорн.
Он знал, почему колебался. Не хотел наткнуться на Женевьеву Спенсер. Не хотел найти ее мертвой, не хотел найти ее живой. Ведь тогда пришлось бы решать, что с ней делать. Он вручил судьбу адвокатши в ее собственные руки и не хотел забирать "подарок" обратно.