Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!»
Шрифт:
Не менее колоритной фигурой был полковник Карлис Лобе, организатор истребления вентспилсских евреев. Во время заключения Брестского мира Лобе юным офицериком был одним из адъютантов в свите Троцкого. Вскоре он опомнился и перебежал к Колчаку в латышский полк «Иманта», в составе которого воевал с большевиками. Вернувшись после Гражданской войны в Латвию, Лобе продолжил службу в армии. С приходом немцев полковник активно включился в деятельность отрядов латышской самообороны, организуя еврейские погромы и убийства.
Однажды к нему пришел совсем молоденький шуцман, преисполненный национальных чувств. Он жаждал записаться в команду расстреливателей. Матерый полковник ответил сопляку, что это — не детское дело, и ему, совсем молодому парню, нечего там делать. Юный боец оскорбился и донес на Лобе начальству, что тот запрещает патриотам выполнять священную миссию — стрелять жидов. Над полковником Лобе был устроен эсэсовский суд чести, все обвинения которого заслуженный офицер отмел одной фразой:
В конце лета и осенью сорок первого года отряд Арайса расширил поле своей деятельности. По указаниям офицеров СД и под их неусыпным контролем бойцы Арайса выезжали на работу в провинцию. Обычно отправлялись группами по сорок-пятьдесят человек на конфискованных рижских городских автобусах. Машины эти были синего цвета, поэтому эти акции в исторической литературе обозначаются иногда как «акции синих автобусов». Сухой язык статей в научных монографиях и исторических журналах не дает возможности прочувствовать всего, что творили в маленьких сонных городках люди, приезжавшие туда в этих синих рижских автобусах. Они ездили повсюду, их видели в Кулдиге, Крустпилсе, Валке, Елгаве, Бауске, Тукумсе, Талсах, Екабпилсе, Вилянах, Резекне. И везде они занимались одним — убивали. Убивали и убивали. Познакомьтесь, читатель, с одним документом — заявлением в Чрезвычайную комиссию по расследованию фашистских преступлений на территории Латвийской ССР. Его написал осенью сорок четвертого года доцент Латвийского университета, бывший замнаркома юстиции Артур Лиеде, который попал в плен при попытке эвакуироваться из Латвии в начале войны. У историков этот документ фигурирует под названием «меморандум Лиеде».
«В июле сорок первого года по дороге в СССР около Вецгулбене меня задержали люди из латышской самообороны и я попал в лагерь в Мадоне, где концентрировались политические заключенные. Условия здесь были нечеловеческими. Вместе с обычным насилием — жестоким битьем и пытками — надо отметить особый вид мучений, который применяли к заключенным. Единственную порцию еды в день — горячую похлебку — нужно было получать прямо в пригоршни и оттуда хлебать. Похлебка же часто с умыслом была настолько горяча, что ее невозможно было удержать в ладонях, и жидкость проливалась на пол. Поскольку она была единственной пищей за сутки, голодные люди слизывали похлебку с пола. На эту картину приходили полюбоваться немцы, а тех заключенных, которые находили в себе силы отказаться от пищи, безжалостно избивали.
7 августа за мной пришли три немца, связали руки и отвели на окраину Мадоны.
Там стоял один из синих рижских автобусов и около сорока человек, пьяных, вокруг него.
Некоторые из них были в гражданском, некоторые — в военной форме. Говорили по-латышски, многие говорили по-немецки с местным балтийским акцентом. Там же рядом была легковая полицейская машина, у которой стояла группа „мертвоголовых“ офицеров, последние говорили на чистейшем немецком языке. Офицеры у легкового автомобиля, как я понял, спорили обо мне, потом ко мне приставили двух охранников и посадили в автобус. Он был весь полон оружия, а на задней площадке стоял легкий пулемет…
Вскоре после полуночи автобус тронулся в дальнейший путь и на рассвете остановился у бараков военного лагеря в Литене. Из бараков начали выгонять наружу группы людей. Боевики в автобусе получили патроны, вытащили наружу пулемет. Половина из них ушла шагов за пятьдесят от большой вытянутой ямы, вторая половина пошла к баракам. Можно было расслышать, как они там требовали отдать ценности, а тех из жертв, у кого их не было, били. С выгнанных из бараков мужчин и женщин срывали одежду и обувь получше, которая притянулась убийцам, затем группами гнали к краю ямы, выстраивали там и расстреливали из пулемета и винтовок.
После каждого залпа к яме подходили некоторые убийцы и стреляли вниз из пистолетов. Так вели туда группу за группой. Многие женщины были с детьми, их отделили от матерей и согнали в один из пустых бараков, а к его дверям были брошены грудные дети, которые еще не умели ходить и стоять на ногах. Детей и младенцев расстреляли позже из пистолетов там же у ямы, причем делали это только двое из расстреливателей. Остальные почтительно обращались к ним по фамилиям — Детлавс и Лемберге. Особенно зверскую жестокость демонстрировал тот, которого звали Детлавсом. В этот и в последующие дни он, будучи пьяным, хвастался в автобусе следами крови и кусочками мозга на своей плащ-палатке. Химическим карандашом расплывшимися буквами на этой плащ-палатке было написано: „Детлавс ужасный“.
В середине экзекуции меня вывели из автобуса и со связанными руками под охраной двух вооруженных стражей поставили у края тропинки, по которой несчастные жертвы шли из барака к яме. Трудно указать число убитых, их могло быть, самое малое, тысяча. Когда все бараки были опустошены, кто-то из убийц подошел и сказал, что пришла моя очередь. Меня поставили у края ямы, но не спиной к палачам, как всех несчастных, а лицом
Вместе с палачами Арайса Артур Лиеде проделал жуткое путешествие по восточной Латвии. Зловещий синий автобус побывал в Вилянах (расстреляно более тысячи человек — евреи и коммунисты), в Балвах (после расстрела в Балвах палачи, по словам Артура Лиеде, хвастались мозолями от спусковых крючков ружей и автоматов), в Абрене (расстреляно более 150 человек). Это, казалось, нескончаемое кровавое путешествие в автобусе убийц заняло неделю. 13 августа 1941 года каратели Арайса вернулись в Ригу, опухшие от водки, хвастаясь друг перед другом доставшимися им вещами и ценностями убитых евреев. А страшный путь бывшего замнаркома юстиции продолжался дальше, через подвалы латышского СД и камеры Рижской тюрьмы, но это уже другая история…
Артуру Лиеде удалось выжить. Наверно, он оказался единственным человеком в Латвии, который видел работу арайсовских убийц, так сказать, изнутри и смог потом рассказать об этом.
Можно только кое-что добавить. Первый массовый расстрел, свидетелем которого был Лиеде, проходил на территории военного лагеря в Литене. Это место широко известно в теперешней Латвии. Местные историки утверждают, что там в начале войны энкаведешники расстреляли латышских офицеров из числа командиров особого территориального корпуса РККА, опасаясь, что те перейдут к немцам. В самом начале так называемой «эпохи пробуждения» в конце восьмидесятых годов тема Литене широко муссировалась латышской прессой. Предпринимались даже раскопки в поисках офицерских могил. Нашли какие-то захоронения и, помнится, вспыхнула даже небольшая дискуссия, являются ли обнаруженные в могиле оловянные пуговицы с нижнего белья непременной принадлежностью офицерской формы тех лет или нет. В результате сошлись все же на том, что это — могила расстрелянных латышских офицеров. Литене сделалось символом сталинских репрессий и преступлений «красного фашизма» (как любят обозначать здесь советскую власть). В Литене часто проводятся всевозможные памятные церемонии, возлагаются венки и горят свечи. Излишне говорить, что о сотнях расстрелянных в литенском лагере евреев не вспоминает никто. Наверное, потому, что к их истреблению «красный фашизм» не имел никакого отношения.
Глава четвертая
Как следует унавоживать почву
Семена
Жалко, что господин Шилде уже никогда не сможет приехать в Латвию. С ним было бы очень интересно поговорить, ведь он прожил яркую жизнь. Такую яркую, что даже донельзя комплиментарная когдатошняя передача Латвийского ТВ и всевозможные интервью с ним не осветили и десятой, да что там десятой, и сотой доли его незаурядной личности, а также и тех общественных сил, выдающимся представителем которых он являлся всю свою сознательную жизнь. Ну а я попробую.
Совсем юным студентом Латвийского университета Адольф Шилде решил посвятить себя общественной деятельности, вступив для этого в Латвийский Национальный Клуб.
Зябким субботним вечером 22 марта 1924 года в рабочем клубе по улице Матиса, 11/13 должен был состояться вечер, на который пригласили председателя Сейма Латвийской Республики Весманиса и депутата Сейма социал-демократа Рудевица.
Рабочие попросили их рассказать о Конституции, принятой два года назад. После лекции и ответов на вопросы предполагались чай и танцы.
Социал-демократы тогда пользовались большим влиянием у рабочих, поэтому людей пришло много и не поместившиеся в зале стояли на лестнице.
Начало доклада несколько задержалось, гости опаздывали. Наконец на тесноватой сцене появился Весманис и лекция началась. Внезапно откуда-то из задних рядов раздались выкрики: «Кончай! Давай танцы, кончай болтовню, танцы давай!» Оратор несколько смешался, затем попытался урезонить крикунов, но шум нарастал. Вопли становились громче, развязней, беспокойство возникало в разных местах, становилось понятным, что это не выходка кучки подвыпивших хулиганов, а нечто большее. У выхода из зала и на лестнице завязалась драка. Неизвестно откуда взявшиеся скандалисты оказались вооруженными ножами, несколько рабочих парней были ранены. Лекция безнадежно сорвалась.
Злой и обескураженный глава парламента Весманис прошел в комнату за сценой.
Там Рудевиц и какая-то женщина пытались остановить кровь, ручейком стекавшую на пол из рассеченной руки молодого парнишки.
— Что за чертовщина происходит, а? — возмущенно спросил у Рудевица Весманис.
— Ничего не понимаю, — не поворачиваясь, отвечал Рудевиц, занятый перевязкой.
Весманис надел пальто и вышел во двор. После света уличная темнота показалась еще более непроглядной. Пройдя несколько шагов по двору, он внезапно услышал тихий свист и задыхающийся шепот: «Вот он, вот он — Весманис! Бей ты!» Не теряя драгоценного времени, глава парламента пробежал мимо поленницы, у которой мелькнули какие-то подозрительные тени, и рванулся из темного двора на скупо освещенную фонарями улицу. Шум потасовки был слышен и здесь, у входа в здание клуба стояла толпа каких-то людей, но не было видно ни одного полицейского.