Холостяки умирают одинокими

Гарднер Эрл Стенли

– Ну-ка, ну-ка! – подстегнул я ее.

– Я иногда спрашиваю себя, не Карсон ли это?

– Карсон способен на такое?

– Бизнес есть бизнес, – сказала она.

– Но вы не уверены, что это Карсон?

– Нет.

– Видимо, вы не раз встречались с Даулингом и обсуждали некоторые его личные проблемы в подробностях.

– Он любил откровенничать со мной. Не сомневаюсь, необходимость расстаться со мной была трагедией его жизни. Он сказал однажды, что после моего отъезда неделями не мог смотреть на женщин, ну а потом… Он же настоящий мужчина… и, конечно, неизбежное

случилось. Эта женщина оказалась весьма сообразительной. Он был так одинок. Она мигом оценила ситуацию и запустила в него свои когти… О таком человеке трудно рассказывать. Он постоянно испытывал эмоциональное беспокойство. Мы всегда были очень близки друг другу, и многие его беды происходили из-за того, что он попытался найти этой близости замену.

– Что ж, – подытожил я, – он обрел эмоциональный покой. Эта женщина не дала ему уйти от ее когтей.

Она кивнула.

– Кто она?

– Уместны ли здесь имена? Я не вправе злоупотреблять его доверием.

– Не будьте ребенком, – возразил я, – человека ведь нет в живых.

Моя сентенция буквально сразила ее наповал. Рассказывая о Даулинге, она так была поглощена излагаемыми фактами и их отношениями, что, казалось, забыла о самом непреложном факте: его больше нет в живых.

У нее перехватило дыхание, на глазах выступили слезы.

– Успокойтесь, – попросил я, – для слез нет времени… Кто эта женщина, которая запустила в Даулинга когти?

– Ее зовут Бернис Клинтон.

Я с минуту дегустировал информацию.

– Не знаете, где она живет?

– Нет. Он никогда об этом не говорил, но я знаю, он ее содержал. Он снимал для нее квартиру. А запросы и вкусы у нее отчаянные.

– Потом он перестал оплачивать квартиру?

– Продолжает и поныне, хотя страстно мечтает освободиться.

– Почему?

– А почему всякий мужчина сперва лезет в ярмо, а потом во сне видит, как бы ярмо сбросить? Даулинг видел в ней мое отражение, и она это заблуждение всячески поддерживала, совсем вскружила ему голову. Правда, потом…

– Почему он не женился на ней в пылу увлечения, когда овдовел?

– Потому что начал узнавать ее истинный характер.

– И захотел возобновить прежние отношения с вами?

– Он тянулся ко мне, – согласилась она. – Но я не могла вернуться на его условиях. Я уважала его как отца моего ребенка, а узнав, что он спутался с этой женщиной… Не знаю, как объяснить, Дональд, что-то во мне умерло. Я видела в нем только друга. Я сочувствовала ему, понимала, пожалуй, больше, чем любая другая женщина в его жизни. Он мне нравился. Но вновь запылать страстью… Нет, на такие чувства меня теперь не хватит. Ведь один раз я уже прошла этот круг до конца… Если бы он захотел жениться на мне, как только я вернулась, я пошла бы под венец в ту же минуту. Увы, он опять был несвободен. История начиналась сначала. Я не хотела опять свиданий украдкой, постоянной лжи, тайной связи, а потом… быть может, новой беременности… Трудно объяснить, как я воспринимала его теперь, не менее трудно – как воспринимал меня он.

– Был он агрессивен, пытался вновь завязать близкие отношения?

– А как же, конечно.

– Не вполне

понимаю ваше «конечно».

– Он очень чувственный мужчина, и какой! Я ему нравилась, у нас интимные воспоминания, и было бы противоестественно, если бы он повел себя иначе.

– Но вы не уступили.

– Нет. Дружба, сочувствие, понимание – пожалуйста, но… тайными утехами я сыта по горло. Я не могла идти на такой риск – произвести на свет еще одного ребенка с отметкой безотцовщины.

– Иными словами, вы предложили ему освободиться от Бернис и повести вас к алтарю?

– В общих чертах что-то в этом роде.

– Лучшего кандидата на лавры убийцы не придумаешь…

– Полагаете, они предъявят…

– Предъявят. Вне всяких сомнений.

Я помолчал, взвешивая сложившиеся обстоятельства и приглядываясь к ней.

Какое-то время она под моим взглядом сохраняла внешнюю бесстрастность. Потом вдруг сказала:

– Хватит, Дональд. Случалось, мужчины меня мысленно раздевали. И вот новости: вы меня мысленно препарируете. Хватит.

– Люблю изучать, какие колесики вертят стрелки на циферблате. Я пытаюсь сложить головоломку: ваш сын – это ваш сын?

– Никакой головоломки тут нет. Он мой сын. Теперь я живу для него.

– Точно так я себе и представляю ситуацию. Иначе у вас завязался бы другой роман, как только закончился с Даулингом. Вы стали матерью, поглощены своим материнством.

– Собственно, почему мы должны это обсуждать в данный момент?

– Потому что сейчас я дам вам совет, и вы ему последуете.

– Какой же?

– Вы угодили в тупик. Пойти в полицию и рассказать все как есть – значит увязнуть в этой истории по уши и заполнить своей особой первые полосы всех газет, поставить сына под прожектора всеобщего любопытства.

В глазах ее отразился панический страх.

– Нет, Дональд, нет, – взмолилась она.

– Но если вы не обратитесь в полицию, – продолжал я, – сыграете им на руку. Они дознаются, кто должен был поселиться в мотеле «Плавай и загорай» под именем миссис Оскар Л. Палмер.

Она кивнула.

– Если вы скроетесь, это расценят как бегство, а бегство – почти доказательство вины.

– Дональд, зачем вы сводите меня с ума?!

– Хочу убедить вас в полезности моих советов.

– Ну так, может, дадите такой, который сработает? Да, вы тщательно проанализировали ситуацию и доказали, что я в тупике. И мне лучше пребывать в параличе, пока луч полицейского фонарика не выхватит меня из тьмы на публичное обозрение. Тогда… тогда судьба моего сына непоправимо испорчена.

– Не обманывайте себя, Айрин, – сказал я. – Рано или поздно имя вашего сына всплывет. Существенно, однако, всплывет ли оно как имя незаконнорожденного сына подозреваемой в убийстве особы… Рекомендую вам следующую линию поведения. Да, вы были в мотеле. Да, вы должны были встретиться с Даулингом. Вас волновали проблемы, связанные с благополучием вашего сына. Даулинг оказался мертв, предположительно убит. Вы бросились искать телефонную будку, чтоб вызвать полицию. Но полиция появилась раньше, чем вы успели позвонить. И вы подумали, что им уже известно об убийстве.