Холст
Шрифт:
– Как это – заняли?
– Ну вот так, договорились. Заплатили.
– Платить вы будете потом, не надо лукавить.
– Стоп. Перед вами дежурил… такой коротышка, с усиками, чернявый?
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего. Вот с ним мы и условились.
Женщина усмехнулась:
– Вот с ним и разбирайтесь. А вы, молодой человек, располагайтесь, нечего стесняться!
Он чертыхнулся.
Она кивнула:
– Со мной этот номер не пройдет.
Повернулась и вышла, твердо стуча каблуками черных туфель.
Юноша
– Неужели… да! похоже, нас надули. Пойти узнать его телефон? адрес?
– Это бесполезно, перестань.
– Но он обвел меня вокруг пальца как мальчишку. Что за свинство! Мы же договорились?! Номер наш. И вдруг приводят…
– Я этого не знал, – сказал юноша.
– Теперь-то знаешь.
– Вообще-то она утверждает, что больше свободных мест нет, – сказал юноша.
– Конечно нет. Пока не пошуршишь бумажками! – Он прищелкнул пальцами.
Юноша серьезно посмотрел на него. Его увеличенные стеклами очков зеленоватые глаза выражали недоумение.
– Бумажками, бумажками с дензнаками, водяными!
– В смысле… взятку?
– Приятно иметь дело со смышленым человеком.
– У меня нет лишних денег.
– А у кого они есть?
– Ты… студент? – спросила девушка.
– Нет, – ответил он. – Еду поступать.
– Куда, если не секрет?
– В смысле?
– В какой вуз?
– В консерваторию, – сказал он и начал краснеть.
– Пра-а-вда? На чем же играешь?
– На душевных струнах дежурных гостиниц, – сказал завернутый в простыню.
Юноша покосился на него, снова повесил сумку на плечо и повернул к двери.
– Куда же ты пойдешь? – спросила она.
– Попробую… договориться, – ответил юноша не оборачиваясь.
– Верное решение! Надо дерзать, а то так ничего и не добьешься в этой жизни, – с отеческой бодростью напутствовал его он.
Они остались одни. Он повернул в скважине ключ.
– Пусть ломают.
Она молчала. Он взглянул на нее, разгуливая по номеру в простыне.
– Ему проще. Один. Никаких проблем. Ночлег под любым кустом. Поел хлеба с сыром, запил, сумку под голову.
Он снова покосился на нее.
– И неизвестно, что у него там в сумке. Достал бы… литавры, может, у него специальность такая. Или скрипку. Начал бы музицировать. Мало нам шума. Под боком тихоокеанское лежбище сивучей, из коридора прет сивухой, ты не почувствовала?
– Нет.
– Тебе нездоровится?
– Все в порядке. Просто… ты же сам говорил.
– Что я говорил?
– Ну, что дорожное братство бессребреников, орден Иерихонской розы…
– Я это говорил? – спросил он, останавливаясь.
– Может быть, вот точно так когда-то пробирался Моцарт в Вену.
– Моцарт не пробирался. Его с четырех лет возил по столицам папаша.
– Я имела в виду не Моцарта, а Моцарта вообще.
– Он тебе так понравился?
– Моцарт?
– Да этот
– Нет, но ты же сам говорил о каких-то неписаных законах дороги, мол, делись горбушкой…
– Но не подружкой? Этого я не говорил, случайно?
Она посмотрела на него.
– Уф! Ладно! – воскликнул он. – От жары все в голове расплавилось.
Она еще некоторое время разглядывала его, и он чувствовал себя подопытным кроликом, потом все так же молча отвернулась. Он подошел к столу, взял бутылку, открыл, из горлышка с шипением полезла пена.
– Хочешь?
Она не отвечала. Он выпил.
– Начинается денек, – пробормотал. – Воды нет, Моцарт, жара.
Его сентенция не произвела на нее никакого впечатления. Она все так же молчала, отвернувшись к стене. Из-под простыни выглядывало ее плечо в веснушках. Он хотел было дотронуться до него, но передумал. Подошел к умывальнику и налил в ладонь минеральной воды, отер лицо.
– Пойдем завтракать?
Оделся, причесался перед заркалом в изъеденной раме.
В музее египетские медные угасшие зеркала, словно глаза, прикрытые веками.
Могли не изобрести зеркало?
Оно встроено в человека.
Планета зеркал: сколько отражающих поверхностей. Самый воздух здесь художествен: фрески над пустынями. У арабов даже легенда об иллюзорном городе, как у нас о Китеже.
– Ну, тогда я пошел.
Упрашивать ее не было ни малейшего желания. Он вышел и столкнулся с опухшим соседом в майке и трусах.
– Что надо?
Трудный мыслительный процесс, пот на багровой роже.
– Ф тувалет, – выговорил разбитыми губами. И пошел дальше по стеночке.
Он вернулся в номер.
– Тебе лучше запереть за мной.
Молчит.
– Слышишь?
Ну, как хочешь. Значит, ей наплевать. Ждет Моцарта. Или соседей. Они втайне мечтают об этом. Как-нибудь спросить… Разве признается.
Внизу за столом дежурная холодно посмотрела – но ничего не сказала. А у него уже в горле бурлила целая речь. Но дежурная отчего-то смолчала. Куда она подевала музыканта? Пусть попробует вселить кого-то еще.
По дороге двигалась вереница грузовиков со скотом. Ленин с плакатов смотрел монголом.
Пусть к нам больше никого не подселяют!
Пива выпить бы.
Кирпичное одноэтажное строение с плоской крышей оказалось столовой. Он взял перловку с бараньей котлетой, оладьи с джемом и бутылку пива. Занял место, откупорил бутылку, налил в стакан, хлебнул мутного пива… Ел, отгоняя мух. Разве это пиво. Но пошел и прикупил еще бутылку и с бутылкой пива прогулялся по Бийску, вышел к драмтеатру, пединституту, потом на берегу быстрой довольно-таки Бии выпил пиво, закурил, хмелея. На другом, низменном берегу краснели сосновые боры. Он, прищуриваясь, затягивался сигаретой, остро разглядывал пейзаж. Послал окурок щелчком в воду.