Homo Navicus, человек флота
Шрифт:
Казалось, ничто не предвещало беды, которая неумолимо приближалась по юту, прижав «лапу к уху», отдавая воинскую честь, приветствуя начальство. Беда носила лейтенантские погоны и совсем не вызывала опасения, напротив, ее вид усиливал чувство возвращения домой.
Легко взбежав по трапу, зам отдал приветствие военно-морскому флагу, пожал руку дежурному по кораблю, отмахнувшись от официального рапорта, и благодушно-расслабленно спросил:
— А почему только у нас флаги расцвечивания подняты?
«Вот оно, свершилось!» — подумал лейтенант и уверенно ответил: — Так Пасха же
Мгновенно голубое небо стало черным и обрушилось заму на голову.
Благодушное круглое лицо лейтенанта превратилось в мерзкую гадкую рожу с гнусной ухмылкой, вместо давешней приветливой улыбки.
Палуба закачалась под ногами, в паху возник неприятный холодок, а в виски ударило:
— Ну, все! Писец карьере!
Недавно зама соседнего СКРа сняли за то, что радист перепутал позывные «Маяка» и китайского радио, и запустил китаез по палубной трансляции во время большой приборки.
А тут — Пасха! Стройбатом не отделаешься!
С матерным криком, потеряв фуражку, зам понесся по трапам на сигнальный мостик.
— Сорвать, снять, — стучали молоточки в висках, — может, еще не заметили…
Однако в такую удачу не верилось.
Вахтенный сигнальщик поприветствовал замполита:
— Здравия желаю, товарищ капитан-лейтенант, с праздником!
— Е… т… м…! — взревел зам. — Я Вам устрою праздник!
Непослушными пальцами, ломая ногти, он пытался развязать флаг-стропы, забыв, что достаточно потянуть за сигнальный фал.
— Приветствую, Олег Дмитриевич, с прибытием, — раздался за спиной голос командира. — Что, плохо закрепили? Даже на день рождения корабля постараться не могут…
— Какой день рождения корабля? Ведь Пасха сегодня… — прохрипел замполит.
Голубые глаза командира как-то мгновенно выцвели и вылезли из орбит. Он тоже начал впадать в ступор, но потом вспомнил, что утром видел запись в формуляре, а значит, все же, сегодня именно день рождения корабля, а не какая-то чуждая Пасха. «Может, еврейская Пасха» — мелькнула мысль и он начал пристально приглядываться к заму, которого знал уже года три. «Нет, вроде, не похож», — вздохнул он с облегчением, и от пережитого испуга решил выпустить пар:
— Вы что, совсем охренели? Не хватает мне еще поповщины. Вам что, лавры предшественника спать не дают? Так его расстреляли. Не везет кораблю с замами: один диссидент, другой сектант, оказывается.
Командир был не силен в хитросплетениях и направленности многообразных религиозных конфессий, а слово «адвентист» ассоциировал с чем-то неприличным. Да и не надо ему это было, он умел стрелять ракетами, торпедами и из пушек, а так же управлять кораблем в море и у стенки. Этого было достаточно для того, чтобы сознавать себя личностью состоявшейся и неординарной.
Это был удар ниже пояса для зама. Дело в том, что именно их корабль пытался перегнать за границу, в знак протеста против коммунистического строя, (а потом, наверное, выгодно продать флотские военные секреты), небезызвестный капитан-лейтенант Саблин. Он тоже был замполитом. Корабль, опозоренный на Балтике, перегнали на Камчатку и нарекли другим именем. Шрамы от крупнокалиберных авиационных пулеметов
Именно из-за Саблина замам не разрешали сдавать зачеты на самостоятельное управление кораблем. Мягко отказывали в прошении, зная, что это не химики, экзамен сдадут, и на «отлично».
Намек на предшественника содержал в себе не больше и не меньше, чем в потенциале измену Родине. Сначала зам что-то вяло бормотал в ответ, сраженный командирскими аргументами, а потом, обиженный, медленно начал приходить в себя и огрызаться.
Перебранка набрала силу и переросла в свару. Свара затянула в свою орбиту, как смерч, весь экипаж. Праздник закончился.
Ругань начальства вылилась в практические действия по укреплению порядка, организации службы и воинской дисциплины.
Экипаж погнали на строевые, выпивших мичманов на суд чести мичманами трезвыми. С берега вызвали только что отпущенных к семьям офицеров.
Наконец-то праздник начал входить в привычную флотскую колею.
Лейтенант ликовал. Атмосферный зонд внутри раздулся до необъятных размеров межконтинентального дирижабля.
— И это все устроил я! — веселился Косточкин, глядя со стороны, как легкое веяние на ветру флагов расцвечивания переросло в шторм, ураган, торнадо флотского служебного пароксизма.
Но — недолго музыка играла… Он был лейтенантом, а это еще только эмбрион офицера. Не даром раньше на крейсерах, линкорах и броненосцах на полном серьезе звучала команда:
— Офицерам и лейтенантам собраться в кают-компании!
Его сгубила увлеченность процессом и отстраненный взгляд на происходящее. Расслабился, начал на события со стороны смотреть, а не из глубины, не из гущи. А служба подобного не прощает, особенно людям с повязкой. Как говаривал один старший товарищ, сфинктер постоянно должен быть сжат, а очко находится в состоянии настороженности, иначе в него вдуют!
В три секунды он был снят с дежурства, лишен ближайшего схода на берег, уличен в незнании Корабельного Устава, отсутствии личного недельного плана, запущенности служебной документации, слабой работе с подчиненными, не готовности к завтрашним занятиям по специальности и плохом исполнении обязанностей дежурного по кораблю.
От зама, вспомнившего, с кого все началось, Косточкин получил выговор, стойкую неприязнь в отношениях и в качестве личного куратора — старпома, по фамилии Костогрызов.
Зам тоже был не лишен юмора.
Спас лейтенанта только последовавший вскоре перевод в бригаду ОВРа.
Солярий
Я не буду надоедать искушенному слушателю рассуждениями о здоровье и методах его сохранения. Все знают, что здоровье лечат доктора. Были, конечно, эти эскулапы и у нас. Но так как моряки народ здоровый, работы у них было мало: травмы там всякие, отрезать чего-нибудь, или реже — пришить. Если не было больных, они, руки-то чешутся, то сами себе зубы плоскогубцами выдергивали, то с помощью ассистента, держащего зеркало, свои аппендициты удаляли. А как еще квалификацию и медицинские навыки сохранить, когда вокруг все, как лоси, здоровые, и под нож ложиться не хотят?