Хомские тетради. Записки о сирийской войне

Литтелл Джонатан

Еще одна разоренная квартира: здесь был пожар, стены изрыты обломками снарядов. В начисто сгоревшей комнате — оплавившийся телевизор. На кровати — груда разбитых компьютеров, настоящее кладбище. Часовой с «калашом» сидит в рабочем кресле: через пробитую снарядом дыру в стене наблюдает за армейским постом.

Обойдя дома, мы заходим с другого бока и оказываемся прямо перед постом, но в проулке, защищенном стоящим рядом зданием. С этой стороны фасады тоже изуродованы обстрелами из минометов и реактивных пусковых установок. На первом этаже виден заброшенный спортивный зал с розовыми стенами и серым мраморным полом. Тренажеры покрыты слоем обсыпавшейся известки, в глубине зала, на стене — длинное зеркало, во многих местах пробитое взрывными пулями. В углу тихо покачивается подвешенная к потолку боксерская груша.

* * *

12.30.

Пятничный митинг. Все начинается с квартальной мечети. Мужчины молятся; на улице перед мечетью десятки детей скандируют лозунги. Подходят активисты с флагами и плакатами. Под конец молящиеся выкрикивают takbir и с возгласами «Allahu akbar!» волнами выкатываются наружу. Быстро сформировавшаяся процессия направляется в сторону центральной улицы Баба-Амра. На перекрестках стоят бойцы САС; в глубине проспекта — позиции правительственных сил. Манифестанты поднимаются вверх по проспекту, размахивая флагами, высоко поднимая над головой портреты шахидов и плакаты. Некоторые слоганы — на английском («WE WANT INTERNATIONAL PROTECTION») [37] . Мужчины, молодые люди, дети и даже младенцы на руках у отцов: женщины смотрят на процессию с балконов и с тротуара. Кортеж беспрепятственно проходит мимо башен со снайперами и приближается к большой мечети, как я понимаю, главной в Баба-Амре. Потом минует школу и, наконец, поворачивает направо. Присутствие бойцов Свободной армии все более заметно: неподалеку военный пост, да и вооруженных людей становится все больше. На широкой улице наша процессия сливается с другими — количество манифестантов впечатляет. Тысячи мужчин распевают лозунги, танцуют, выстраиваясь в цепочку, выкрикивают takbir. Слышны звуки музыки, бьют барабаны, манифестанты выстраиваются в круг и тоже приплясывают; молодежь выкрикивает лозунги и танцует zikr. В центре сборища, в тесном окружении людей, два активиста, взобравшись на лестницу, выкрикивают лозунги в микрофон. Вокруг рокочут барабаны, вперед выступают танцоры, над головами реют плакаты с лозунгами на английском, обращенные к Лиге арабских государств. С краю — огромная толпа женщин, море голов, покрытых белыми, бледно-розовыми и черными платками. У многих на руках дети, другие держат воздушные шары в форме сердца. Они страстно аплодируют, что-то кричат и тоже скандируют лозунги. Мужчины размахивают снятой с ног обувью. Крыши и балконы забиты битком. На одной из крыш расположились активисты с видеокамерой. Всеобщее ликование, атмосфера наэлектризована, люди перевозбуждены. Энергия веселого отчаяния бьет через край — такого я не видел нигде.

37

«Нам нужна международная помощь».

Эта пятница объявлена «днем политзаключенных».

Случайно знакомимся с Г., симпатичным франко-сирийцем, выходцем из Инша’ат, прожившим пятнадцать лет во французском Монпелье. Через пару дней он собирается уезжать, его жена больше не в силах выносить происходящее. «Если бы они не стреляли в манифестантов, на улицу вышел бы весь Хомс». Он объясняет мне, что организует уличные протесты студент университета, который учится на третьем курсе инженерного факультета.

Диджей митинга — цыган. Здешние цыгане, как и их собратья по всему миру, — талантливые музыканты.

Я нахожу Райеда на улице: он переругивается с Абу Ханеном, одним из руководителей Информационного бюро. Абу Ханен упрекает нас за то, что мы отказываемся с ними сотрудничать, а Райед объясняет, что мы хотим вначале отработать все контакты с САС, а потом охотно пообщаемся и с ними. Г. участвует в перепалке, переводит, высказывает свое мнение.

Митинг заканчивается. Собравшиеся расходятся. В этот момент на центральной улице раздается пулеметная очередь. Люди бегут. Стреляют откуда-то с востока, с моста, ведущего в алавитский квартал. Проспект отделяет Баба-Амр от Инша'ат. Месяц назад пересекать его было очень опасно. Однако вот уже три недели — с тех пор, как было снято второе армейское заграждение, размещавшееся западнее, — как здесь стало заметно спокойнее.

* * *

После митинга мы спрашиваем у Имада, нельзя ли нам поговорить с Абдерразаком Тлассом, одним из главных военачальников Хомса. Наш новый знакомый, сирийский француз Г., соглашается пойти с нами, чтобы помочь мне с переводом.

Нам повезло: мы застаем Тласса у себя с первого раза.

14 часов. Абдерразак Тласс, руководитель Военного совета Баба-Амра — бородатый молодой парень в камуфляже. Принимает нас в одной из комнат на первом этаже здания: в углу кучей свалены автоматы Калашникова, на стене — знамя katiba «Аль-Фарук». Интервью нам он давать не хочет — из принципиальных соображений: это исключительная прерогатива их собственных журналистов. У Тласса тоже сдвиг по фазе в отношении иностранцев: он убежден, что они искажают его слова, придавая им выгодный режиму смысл. Райед старается его переубедить; я с помощью Г., который любезно согласился пойти с нами, тоже привожу какие-то доводы. Но Тласс вежливо гнет свое: «Мы не доверяем интервью. Ситуация очень напряженная. Полностью полагаться на иностранных журналистов мы не можем». Военной темы он касаться не хочет. «Ваше присутствие здесь создает нам проблемы».

Имад: «У них свои, внутренние разборки, и говорить о них они не хотят».

Тласс: «Время, когда мы пускали сюда всех подряд, прошло. Если ваши народы за одиннадцать месяцев так ничего и не поняли, то больше говорить об этом не имеет смысла». Короче: «Bukra, inch’Allah» [38] .

Разговор не клеится. Я пытаюсь его оживить, спросив Тласса, не согласится ли он, по крайней мере, рассказать о себе? Да, это можно. Ему двадцать шесть лет, родом он из Эр-Растана. Раньше, в звании mulazim awwal, служил в Дамаске, в 5-м пехотном дивизионе. Его коллеги принимали участие в репрессиях, он же отказался и где-то в феврале-марте был переведен на другое место службы. Вот тогда Тласс и начал принимать участие в акциях протеста — сначала в свободное время, как гражданское лицо.

38

«Как-нибудь потом, если Бог даст».

Он рассказывает о нескольких жестоких расправах, учиненных правительственными войсками при разгоне манифестантов, в том числе и о той, что произошла 24 февраля в Санзамине: он там не присутствовал. Idem что касается митинга в Аншеле, в конце февраля, когда ему предложили сдать кровь для раненых. В подавлении этих акций участвовали 9-й дивизион, военная разведка, и госбезопасность. Абдерразак Тласс был потрясен происходящим: количеством раненых, тем, как было сложно их лечить, жестокостью в отношении протестующих. Пропаганде режима он не верил никогда.

«В принципе, армия должна оставаться вне политики. Ее задача — защищать народ, нацию. А там мы видели нечто прямо противоположное. Военные из-за заграждений стреляли в собственных граждан. Протестующие пытались убедить армию присоединиться к ним, чтобы вместе выступить против mukhabarat. Но из этого ничего не получилось, потому что офицеры отдали приказ стрелять. Армия — на стороне Асада, на стороне режима. Большинство там — алавиты. Что же касается суннитов, то они или подчиняются приказу, или оказываются за решеткой».

Когда ему впервые пришла мысль дезертировать, он хотел увести с собой товарищей. Вместе с другими офицерами хотел поднять на бунт два liwas и один katiba [39] , принадлежащие к 5-му, 9-му и 15-му дивизионам. Однако другие офицеры выступить не решились, испугавшись авиационной разведки, и пошли на попятный. Тогда он ушел один, захватив оружие.

«Я был первым офицером, покинувшим сирийскую регулярную армию. Многие пытались меня отговорить: „Как ты можешь идти на такое, это же невозможно себе представить!“

39

Liwa — это бригада, katiba — батальон. То есть Тласс с товарищами планировали поднять на мятеж от десяти до двенадцати тысяч человек.

Я ушел в июне, в Дераа. И сделал это потому, что не мог стрелять в людей. И сразу взялся за оружие. Я понимал, что сломить режим без вооруженного сопротивления невозможно. Отправился в Растан, где армия шла в наступление, и сформировал там katiba „Халед ибн Валид“. Тлассу помогали в этом семеро офицеров и десятка четыре младших офицеров. Когда новая воинская часть обрела боеспособность, он передал ее в руки других и в первой половине июля приехал сюда, в Баба-Амр, создавать katiba „Аль-Фарук“. В августе еще один батальон уже был готов сражаться».